– Не думаю, что тебе стоит пить, – прозвучало как-то кротко, и Ада нервно рассмеялась. Он думал, что все дело в алкоголе. А она считала, что все дело в нем.
– Отвали. Чтобы я больше никогда в жизни тебя не видела и забыла о твоем существовании, – зло бросила, потянулась за вторым бокалом, и с удовольствием отметила, как его поднявшаяся было рука, чуть не коснувшаяся ее запястья в безусловном желании остановить, бессильно опустилась.
Он растерянно посмотрел на нее, промолчал, отошел в сторону. Такие вспышки он видел уже не раз и постепенно привыкал, учился понимать, как мало они значат, но каждый раз все равно боялся, что она серьезно. Она могла его бросить, правда, могла, но он даже не представлял себе, какой мукой стало бы для нее очередное расставание. А пока не представлял, можно было продолжать вести себя как обычно. Ада тряхнула головой, выпрямляясь. Знала, он смотрит на нее со стороны, знала, он видит то же, что и они все – тридцатипятилетнюю красивую женщину со следами усталости на лице, напивающуюся, может быть, излишне часто напивающуюся на таких сборищах, истеричку. Она знала, что он видит то же, что они все, но не могла этого изменить. Если бы он только захотел, он мог заглянуть ей в душу, и увидеть ее глазами этот мир, и понять, чего она боится. Она дала ему все возможности, а он ими пренебрег. А ведь вначале ей казалось, что он на это способен, что он этого хочет. Вначале она думала, что ей будет спокойно рядом с его скромной самоуверенностью, что его правильность станет основой ее защищенности. Дура, опять прогадала. Рядом с ним ей было просто скучно.
Когда ты уже научишься, Ада Фрейн, подумала, когда же, наконец, повзрослеешь? Разве мало было истории с Вельдом, разве не научили тебя ничему последовавшие за коротким браком еще более короткие романы, разве ты не знаешь мужчин, которые попадаются на твоем пути? Может, где-то и существуют другие отношения, другие люди, рыцари и защитники, интересующиеся не только твоими ногами и твоей славой, но ты же не встречала их. И сколько можно верить, что очередные вожделеющие глаза, наблюдающие из толпы, будут через месяц смотреть на тебя все так же, без страха, без пренебрежения, без скрытого равнодушия?
Вдруг подумала – «мы в этом зале встретились впервые» – так странно, она же целый день вспоминает о нем, о покойном муже, но отчего только сейчас поняла, что сейчас как тогда стоит столик с напитками, как тогда она возле, в одиночестве, как тогда люди по двое, по трое и оглядываются на нее, но не подходят, только шепчутся.
Еще глоток, и прошлое ожило, и зазвучала неслышная никому музыка, и из толпы посмотрели на нее черные глаза погибшего мужа, и она стала на восемь лет моложе, свежее, глупее, но все так же горели ее голубые с фиолетовой чертинкой глаза, и дерзко поднимала подбородок, перепачканная своей славой, сплетнями, что окутывали ее точно кокон, оберегая от того, что кто-то сможет проникнуть к ней в душу. Тогда она была целое скопище