В углу большого зала послышался небольшой шум. Пожилой баварец с пышной седой бородой, отодвинув стул, поднялся и подошел к Курту:
– Ты, быть может, и не причинил, – слегка наклонился он, опираясь ладонями на стол, – а вот твой предок нам надолго запомнится, гори он в аду вечным пламенем!
Курт побледнел.
– Что же он такого натворил здесь? – воскликнул он с гневом. – Почему все говорят об этом загадками? И никто толком не объяснит мне, в чем его вина?
– А разве твои родители не рассказывали тебе об этом? – спросил седобородый.
– Нет! Мой отец погиб на фронте, когда мне было полтора года, а мать так и ничего не говорила про гроссфатера…
– Ну и хорошо! – выпрямился пожилой баварец. – Лучше не знать тебе про это!
Курт от злости сжал кулаки и, чуть было, не кинулся вслед уходящему старику, как сбоку его тихо окликнул молодой черноволосый человек:
– Не кипятись, саксонец! Ты, я слышал, художник? Да?
Курт с облегчением повернулся к парню:
– Да. А откуда ты знаешь это?
– Так рассказывали, что ты картины свои привез и пытаешься их продать. Я, кстати, тоже художник.
Курт впервые за долгое время улыбнулся:
– Ну, наконец-то встретил здесь родственную душу! Можно я сяду за твой стол?
– Садись, – черноволосый парень подвинулся на скамье, уступая Бремеру место.
– Два пива, кельнер! – радостно крикнул Курт в глубину зала.
В зале зашумели. Из отрывков многочисленных реплик ухо саксонца отчетливо выхватило чье-то странное замечание.
– Ну вот, наш художник Ад дождался родственничка служителя ада! Достойная пара друзей!
Курт Бремер, пошатываясь от выпитого пива, брел к своему замку. Яркая ночная луна освещала узкую тропинку, полого поднимающуюся по склону вверх. Причудливые очертания больших деревьев были неестественно желтого цвета, совсем другие, нежели днем, при ярком солнечном свете, и Курту в эту минуту казалось, что он идет по совершенно другой дороге.
– И что я сегодня так напился? – бормотал он с глуповатой ухмылкой на лице, – ноги как будто ватные стали… а еще идти вверх с полкилометра… ох!
Курт взмахнул руками и неуклюже завалился на бок. Секундой раньше его левая нога соскользнула с края тропинки и поехала по мокрой глине вниз. Художник не удержался на ногах и упал в темноту. Спустя некоторое время он огляделся и понял, что находится в глубокой яме и лишь ее верхние края, до которых было добрых четыре метра, освещаются лунным светом. Курт с досады стукнул кулаком о земляную стенку.
– Проклятие! Что за ловушки здесь вырыли около тропинки! Сколько раз проходил днем здесь и не замечал этой ямы!
Он попытался полезть вверх, сбивая в кровь пальцы, башмаками выдалбливая небольшие уступы в твердом грунте, но тщетно. Каждый раз Курт с проклятиями