– Дядя, в Ливерпуле нам жить негде. Когда кончатся деньги, окажемся на улице. Останется только побираться.
Дядя покосился на тетку Дженни. Та смотрела исподлобья – молча, но звучно.
– Видишь, дочка, тут оно вот как. Ты понимаешь…
Она и видела, и понимала. В доме жило девять человек: Роджер с женой, их дочь – старая дева, и многочисленное семейство их младшего сына. Работать в поле изо всех могли только трое, а скотины было – пара коров да полдюжины свиней. Пока дядя многословно и сбивчиво излагал эти обстоятельства, Глэдис перевела взгляд на тетку.
– Я могу работать, – сказала девушка. – Умею стирать, шить, вязать, готовить.
– Это и я умею, – отрезала Дженнифер.
– Я научу всех ваших читать и писать.
– А на кой оно здесь?
– У меня есть пятнадцать фунтов.
– На дюжину глоток – это не манна небесная, милочка.
– Мне больше некуда деваться, тетя Дженни. Хоть на паперть.
– Это теперь так говоришь, чтобы разжалобить. А полгода не пройдет, как сыщешь кого-то. Девица-то крепкая, с ляжками, еще и читать вон умеешь.
Глэдис вспыхнула, Дженнифер презрительно поморщилась.
– Хотя бы детей пожалейте, прошу. Ради Господа и девы Марии приютите.
– А перед Господом-то наша совесть чиста. Вон четверо нахлебников и так. Думаешь, милочка, мало этого Господу?
Глэдис встала и, не прощаясь, пошла прочь. За руки выдернула Роуз и Джека из стайки детей, потащила. У калитки их догнал дядя Роджер.
– Ты, дочка, ты прости, что мы так… Ведь и вправду не можем…
– Христос простит, вы перед ним выслужились.
Роджер потупился, но придержал ее за плечо.
– Ты вот что… за холмом, за мельницей, на отшибе живет вдова Глик. Она одна в большом доме, ее боятся. Магда Глик. Ты э… зайди к ней, может быть…
Дом вдовы и вправду оказался велик – двухэтажный, каменный, со ставнями, с плющом, вьющимся по стенам, похожий на жилище небогатого помещика. Однако запущен непростительно: полураскрытая калитка перекосилась и вросла в землю, сад в бурьянах, на лужайке прямо перед дверью бродят куры. Сама вдова сидела на скамье у входа, сложив руки на коленях – старуха лет семидесяти, седая, пожелтевшая и выцветшая. Однако смотрела на Глэдис с живым любопытством, цепко.
– Ты и вправду ко мне, не ошиблась?
– К вам, миссис Глик. Доброго здоровья.
– Городская будешь? Из Ковентри?
– Из Ливерпуля.
Глаза старухи округлились. Если бы во рту ее доставало зубов, она бы, пожалуй, присвистнула.
– И с каким делом из такой дали в нашу глушь?
Глэдис попросила детей отойти в сторонку, а затем обстоятельно рассказала свою историю.
– Хм, – выслушав, сказала миссис Глик таким тоном, будто это ее хмыканье полностью и ясно выражало всю суть. Еще поразмыслила