Черный треугольник. Юрий Михайлович Кларов

Французам тогда было некогда любоваться на бриллианты, они любовались на гильотины. А потом полиция нашла бриллиант. У правительства Франции тогда было очень мало денег, и оно заложило бриллиант за границей. Его выкупил император Наполеон, но он тогда еще был не император – он тогда был первый консул. «Регент» сверкал на шпаге Наполеона, когда Наполеон воевал, а Наполеон много воевал. Наполеон думал, что этот бриллиант ему приносит счастье. Но в битве при Ватерлоо Наполеона очень побили, и бриллиант «Регент» попал к храбрым пруссакам. Теперь он у кайзера Вильгельма.

      Кажется, ювелирно-просветительская деятельность была семейной страстью Кербелей. Сухов слушал как зачарованный.

      – Матильда Карловна, – довольно бесцеремонно прервал я рассказ хозяйки, – а где тут камни Патриаршей ризницы?

      Она не обиделась.

      – О, пожалуйста, пожалуйста! Я слишком много говорю. Очень извините. Сюда, пожалуйста.

      Она подвела нас к витрине, находящейся рядом с окном, отбросила прикрывающую стекло витрины шторку:

      – Вот эти штуковины есть камни с тиары римского папы, а эти – из Патриаршей ризницы.

      – Это «Иоанн Златоуст»? – Павел наклонился над витриной и впился глазами в красный камень.

      – Да.

      – А «Слеза Богородицы»? – спросил я.

      – Вот она.

      Когда я собирался задать очередной вопрос, рядом с нами уже стоял Кербель. Он переоделся. Теперь на нем был не шлафрок, а темный, неопределенного цвета глухой сюртук.

      – Ганс уснул, – сказал он.

      – Вы нас успокоили.

      Почувствовав в моем голосе иронию, Кербель долго и изучающе смотрел на меня:

      – Вы не любите собак, господин Косачевский?

      – Нет, почему же? Но я привык отдавать предпочтение людям.

      – Людям? – удивился он.

      – Да, по крайней мере, некоторым…

      – Конечно, конечно… Ближнего своего надо любить, как самого себя. Так завещал всем нам Богочеловек, – довольно равнодушно произнес Кербель. – Конечно. Это главная заповедь. Надо любить людей, – повторил он и вздохнул. По его лицу можно было понять, что осуществление этой заповеди – дело для него важное, но трудное, почти непосильное.

      Кербель открыл замочек, запиравший витрину, в которой хранились стразы, изображавшие камни Патриаршей ризницы, поднял стеклянную крышку.

      – Я вам отдам все эти стразы. Если ваши агенты найдут похищенные камни, они смогут их сравнить.

      – Да, да, – энергично подтвердила Матильда Карловна. – Эти штуковины совсем как подлинные.

      – Часть похищенного мы уже нашли, – веско сказал Сухов.

      Глаза ювелира округлились и заполнили выпуклые стекла очков. Он так тяжело дышал, что я стал опасаться, как бы его не хватил удар. Кажется, то же опасение испытывала и Матильда Карловна. Она поспешно усадила брата в кресло.

      Сухов не без торжественности извлек из кармана галифе свой непрезентабельный мешочек.

      Кербель попытался развязать тесьму, но не смог: руки его не слушались.

      – Матильда!