– Чего вам, Сара Павловна? – отозвалась Настя.
– Посмотрите, милая, на Сонечку; мне кажется, что она нездорова, слышите, как она кашляет?
– Ну, что вы такая, право, беспокойная, – сказала, входя, Настя: – эка важность, что кашлянул ребенок. – Да будет вам на нее глядеть, еще сглазите, – и она отвела Сару от кровати… никак вы босиком! Вот с Сонечкой-то ничего не будет, а как вы сляжете – тогда что?
– Настя, мне очень нехорошо! – вырвалось у Сары.
– Не вижу разве? – Да не надо так убиваться, Сара Павловна, – плетью обуха не перешибешь.
– Знаю и креплюсь, – промолвила, – только сегодня мне как-то особенно грустно… Спасибо, милая Настя, что хоть вы не оставляете меня одну.
– Вы бы заснули…
– Не спится, Настя. Слышите, как она кашляет?
– Да не беспокойтесь вы о ней, покашляет – перестанет.
– Принесть вам чаю, Сара Павловна?
– Долго ставить самовар, Настя.
– Ничего, мигом поспеет, он еще совсем теплый, только подогреть.
Она убежала на кухню и скоро вернулась, неся на подносе два чайника, стакан и мягкую булку. Сара с наслаждением пила чай. Настя сидела у нее в ногах и усердно подливала из чайника, приговаривала: кушайте, матушка. Ее добрые глаза, устремленные на Сару, выражали чистую, сердечную жалость, – так глядят только совсем простые люди: их жалость не обижает…
– Что вы так на меня глядите, Настя?
– Да уж больно мне вас жалко, Сара Павловна, какая вы слабая, нежная… не тут бы вам жить, – она повела рукой по комнате.
– Что делать, Настя, на свете ведь никому особенно весело не живется. У всякого свое.
– Это-то правда, матушка, что говорить, – подтвердила Настя, – особливо нашей сестре жутко приходится. – Я вот и простая и то раз чуть на себя руки не наложила. Был со мной грех, Сара Павловна, барин меня спутал. Семнадцати лет мне не было… ну, известно, поиграл да бросил… Маменька покойница, царство ей небесное, еще жива была, строгая, чуть в гроб меня не вколотила… два дня всего прожил мой ребеночек, девочка тоже была. Заливаюсь, бывало, плачу, а маменька поедом меня ест – “ишь, говорит, бесстыжая тварь эдакая”… Верите ли Богу, Сара Павловна, – так мне тошно стало… не вытерпела, убежала, да в Фонтанку и кинулась. Вытащили меня чуть живую, в часть поволокли, сраму одного что! Маменька опосля того в скорости померла. Мы и зажили с сестрой вдвоем. Спасибо ей, словом никогда не попрекнет. Ну, да я и тоже зарок дала… А уж как он мне был люб, окаянный… Так вот какие дела, Сара Павловна. Вы только не говорите сестре, что я вам рассказала.
– Что вы, Настя, Бог с вами.
Обе умолкли.
– А что, Сара Павловна, – начала опять Настя, – вы только не сердитесь, коль невпопад спрошу, разве у вас совсем родных нет?
– Есть – тетка.
– Богатая?
– Да, богатая. Я у ней жила после смерти родителей года три; сестра моя младшая и теперь с ней.
– Чего же вы унываете: написали бы ей, неужто она вас в такой нужде оставила?
– Нет,