Но я все говорю тебе о театре. Право о сю пору говорить больше не о чем. Я бы должен описать тебе мой образ жизни; но я не имею еще никакого образа жизни. Поутру встаю, и не знаю, где проведу наступающий день; ложусь спать и не знаю, что буду делать завтра.
На валу здесь гулянье прекрасное. Вал этот совсем не похож на Московский; гораздо просторнее и уединеннее. Он окружает крепость; виды вокруг его самые привлекательные, но всего больше украшает его теперь наступающая весна.
Здесь очень много красавиц. На улице встречаешь их на каждом шагу. Вообще молодые люди имеют здесь свежий и румяный цвет лица, особливо приятно ходить по улицам в воскресенье поутру, потому что народ ходит толпами, и улицы при том очень тесны.
Давид верно говорил не о немцах, когда сказал: и вино веселит сердце человека[13]. Если б ты видел, как немцы пьют самое лучшее токайское вино! Он сидит перед своей бутылкой в глубоком молчании; и вливает в себя самый сладостный нектар гораздо угрюмее, нежели как Сократ выпивал чашу смерти. Какие чудные люди! Но кофе и пиво сгущают кровь их. В трактире со мной обедали четыре очень милые девушки, хозяйские дочери, из которых старшей верно было не больше 17 лет, и что же? им поставили пребольшой графин пива, которое они пили стаканами, почти так точно, как мы пьем воду.
23 февраля / 9 марта
Укладывают мои вещи – я сижу в задумчивости и думаю о том, что здесь без меня будет, особливо, признаюсь, о театре. Может быть скоро будут играть Бедность и благородство души[14]; я воображаю Брокмана, особливо в последней сцене, и чувствую, что мне очень больно расставаться с Веной. – Сегодня поутру в другой раз объявили мне скорый отъезд.
Я был у обедни, которую отправлял Самборский[15]. Небольшая комната – церковные утвари сделаны со вкусом; певчие поют тихо и приятно. После обедни заходил к Самборскому; и долго-долго смотрел на картину, представляющую нашу В. К. Александру Павловну – во гробе, особливо на мертвое лицо ее. Ainsi s’eteint tout се qui brille un moment sur la terre![16]