Поверьте, лезущая дама, и тем более девица, ужасна. И чем нежнее чувства, которая она к нам питает, тем трудней не быть съеденным заживо. Женщинам легче, они могут сказать «нет», а если их не поймут, закричать.
– Не всегда. – Этери не поленилась встать и подойти, впрочем, Матильда с Бонифацием сошлись точно за спиной Ворона, который продолжал дразнить ночь струнным звоном. – Наше «нет» что-то значит, лишь когда нас не предают и не продают. И если за нас не прячутся.
– Ну не понимает он, – махнула рукой алатка, – и ладно. Лет через десять поймет…
– Женщин? – деловито уточнил Валме, восхищаясь ловкостью кагетки. Возражала Этери ему и на него же смотрела, но обращалась-то к Рокэ.
– Женщин предавать грех! – поднял палец кардинал. – Женщин. Но ведь встречаются и иные… создания. Побывав в Сагранне, я не унижу сравнением с ними ни козу, ни выдру.
– Я тоже не стану называть кое-кого… козлом, – вскинулась Матильда, – жирно будет!
– Есть еще тергачи, – припомнил Марсель. – То же самое, но громко и без пролития крови.
– Господа, – поднял голову от гитары Алва, – вы друг друга не поймете, пока не определитесь с дамами и созданиями. Итак, вы отмели коз и выдр…
– Может быть, лисица? – предложила Этери.
– Лисица? – повторил Рокэ. – Ум, изящество и хитрость в одной шкурке. Это, вне всякого сомнения, женщина. Более того, это идеал.
3
Мэллит кормила огненного коня; грива и глаза его были пламенем, по золоту тела пробегали багровые сполохи, но гоганни не чувствовала жара, даже когда огнегривый касался ее лица.
Приближалась гроза, однако девушка не боялась, ведь она ждала того, кто повелевает молниями. Ждал и жеребец, они были вместе посреди широкой поляны, за которой золотился бескрайний парк. Клены, буки, каштаны горели на солнце, но головы их упирались в клубящиеся тучи. Золото, бронза и медь врастали в свинец, не так ли сгорала ара, и не грозовые ли твари тянули из нее лапы? Теперь гоганни их бы не испугалась, теперь она знала цену и лживым розам, и несущему правду пламени.
Напоминая о себе, фыркнул конь, и Мэллит взяла новый кусок пирога – первого, испеченного ею, темного и сладкого, как ночь наслаждений. Девушка протянула лакомство скакуну, но тот не взял. Громко и коротко заржав, словно пожаловавшись, конь стал гаснуть, потянуло холодом и полным тоски дождем. Мэллит поежилась и поняла, что обнажена и не помнит, ни где оставила одежду, ни дороги к дому, ни самого дома.
Становилось все холоднее, из-за облетевших в одночасье деревьев пополз, припадая к самой земле, туман – он охотился на Мэллит, как змея охотится на птицу. Девушка попятилась к сердцу поляны, чувствуя, как тяжелеют ее ноги. Где-то заплакал младенец, и в голосе его слышался гнев, затем плач перешел в рычание; гоганни вздрогнула и открыла глаза среди знакомой, пропахшей лавандой тьмы. Осень и туман оказались скверным сном, Мэллит вернулась в Акону, в дом, который подруга не захотела оставить. Крик раздался снова,