– Больно? – участливо спросил Егор, наклоняясь к самоуверенно-хамоватому лицу бритоголового, на щеке которого рдели отпечатки пальцев. – А могло быть еще больнее. Вам помочь дойти до машины или сами справитесь?
Бритоголовый открыл рот, чтобы выругаться, но встретил светящийся тигриной желтизной взгляд Крутова и прикусил язык. Махнул рукой стоявшим в нерешительности спутникам.
– Поехали. – Садясь в кабину «Газели», он прошипел в сторону оставшегося на месте Егора: – Мы еще встретимся, дядя! Небо с овчинку покажется! Борька тебе этого не простит.
– Передай своему Борьке, что я сам его навещу, – усмехнулся Крутов, мимолетно подумав: не слишком ли много обещаний навестить я даю? Добавил: – И брат ему не поможет.
«Газели» взревели моторами, уехали. Стало тихо.
– Ты даешь, Лукич! – хлопнул себя по ляжкам опомнившийся Константин Яковлевич. – Где таким приемчикам научился?
– В школе, – ответил Егор. – Когда вы повезете мясо в следующий раз?
– В пятницу али в субботу.
– Я подъеду.
Шурин Осипа почесал затылок.
– Оно, конечно, спасибо, Егор Лукич, только эта шишголь[3] вернется, а я тебе за охрану много платить не смогу.
– Ничего не надо, – засмеялся Крутов. – Мне за родную землю обидно, что такую шваль носит.
– Я было ружье приготовил…
– А вот этого делать не надо, Яковлевич. Им ничего не стоит спровоцировать тебя и засудить. Да и вооружены они лучше. Ничего, справимся и так.
Вернувшись к машине, Крутов почистил ботинки, полупальто и поехал обратно к себе в Ковали. Еще не было восьми, на работу в Жуковку ехать было рано, он мог три часа побыть с Елизаветой.
На душе скребли кошки, он понимал, что «экспроприаторы» просто так не отстанут, свое прибыльное грабительское ремесло не бросят, а попытаются пригрозить – ему и фермерам, и надо было готовиться к длительной холодной войне, вполне способной перерасти в горячую. И все же Егор был доволен своим вмешательством в это «мясное» дело. Перед мысленным взором стояло лицо Константина Яковлевича, потомственного крестьянина Жуковского уезда, всю жизнь горбатившегося на чужого дядю, почувствовавшего себя хозяином и вынужденного защищать свою свободу. В глазах шестидесятилетнего мужика теснились радость и сомнение, и Крутов пообещал самому себе, что постарается эти сомнения развеять.
Оказалось, встали уже все.
Аксинья пекла блины, Осип во дворе колол дрова. Лиза тоже поднялась и, как только Егор остановился возле ворот, выскочила из дома в домашнем халате, простоволосая, взмахнув широкими рукавами, как крыльями, бросилась мужу на грудь.
– Не бросай меня одну! Мне страшно! Показалось, что на тебя напали…
– Ну что ты, родная, – с дрожью в голосе ответил Егор, обнимая жену. – Как я тебя могу бросить? Просто уезжал по делам. Никто