3
Проведя год в Йорке, Томас Джефферсон Хогг совершенно примирился с родителями и вернулся в Лондон продолжать свое юридическое образование. Однажды, в начале ноября, вечером, Хогг устроился с книгой в удобном кресле рядом с кипящим чайником, но вдруг услышал дикий стук в наружную дверь, и в комнату ворвался Шелли. Никто, кроме Шелли, не влетал так стремительно, словно какие-то воздушные вихри его втолкнули в дверь.
– Я узнал адрес у твоего патрона. Он меня принял за разбойника, ха-ха-ха, и не хотел мне его давать.
И на одном дыханье:
– Я был в Ирландии, поехал проповедовать гуманность и помогать католикам… Потом вернулись в Уэльс, чудо какая дикая страна! Харриет здорова, мы ждем ребенка. Ты читал Беркли? Я читаю Гельвеция. Суховато. С нами живет Элизабет Хитченер, ужасная женщина, но через два дня уезжает.
– Как? Сестра вашей души? – сумел наконец вставить Хогг.
– Теперь я называю ее по-другому – рыжим Демоном. Хитрое, глупое, уродливое мужеподобное чудовище, никогда так не удивлялся своей глупости и плохому вкусу, как теперь, она уже четыре месяца живет у нас.
Выпалив в том же темпе примерно десятую часть своих новостей, Шелли несколько утих. Было уже за полночь, и Перси исчез, взяв с Хогга обещание, что завтра он будет обедать у них.
Итак, отношения с мисс Хитченер идут к концу. Подобное повторится с Шелли еще неоднократно. Восторженный поэт создавал в своем воображении идеализированный образ, который едва ли мог соответствовать действительности, а духовный максимализм не позволял ему мириться с несоответствием идеалу.
Мисс Хитченер все медлила с отъездом, Шелли скрепя сердце выплачивал ей вспомоществование. Хоггу он объяснил это так: «Из-за нашей безрассудной поспешности она потеряла место, где дела у нее шли неплохо; теперь она говорит, что лишилась доброй репутации, здоровья и покоя. Это не совсем так, но она действительно в трудном положении, и раз уж мы в этом хоть как-то повинны, то должны ее устроить». Это было действительно так: когда мисс Хитченер, вернувшись в Сассекс, попыталась основать новую школу, ей не удалось заполучить ни одного ученика.
Все время, пока Шелли оставались в Лондоне, они почти ежедневно общались с Хоггом.
Несмотря на то что теперь нравственные и политические воззрения Хогга во многом изменились – он давно изжил те романтические порывы, которые заставили его вслед за другом покинуть Оксфорд, – Шелли относился к нему не менее тепло и искренне. Хогг становился человеком все более заурядно светским, хотя и принимал экстравагантность мнений и поступков.