– Да уж лучше со мной. Я хотя бы не убегаю посреди ночи, оставив прощальное письмо. Могу поспорить, ты там написал: «Эмми, ты замечательная, но достойна лучшего… бла… бла… бла…». Я угадала?
– Если ты всё это знаешь, тогда почему же до сих пор не с ней? Ведь она тебе нравиться.
– Мы просто друзья, и речь сейчас не обо мне. Удо, не темни. Ты любишь её?
Он вздохнул:
– Люблю, но она как будто не со мной, а в самой себе. Я для неё чужой…
– Стань ближе.
– У тебя видно не получилось.
Кэт отвесила ему звонкую пощёчину, смахнув со стола маленькую фигурку тёмного божка:
– Когда ты уже перестанешь? Удо, ты умеешь делать больно. С ней ты такой же красноречивый?
– Тише, тише, ты её разбудишь, идём на кухню.
– Твоя забота не знает границ.
Она нарочно схватила его за ухо и потащила за собой, пригибая как можно ниже к полу. Удо насквозь прошила нечеловеческая боль, как будто тысячи маленьких иголочек кололи его изнутри. Хотелось закричать или схватить Кэт за ногу, оторвав кусок её штанов вместе с белой плотью; хотелось впиться зубами в её запястье, прогрызть до всё ещё розовой, не смотря на возраст, твёрдой кости. Но он погасил в себе все звуки и только старался не натыкаться на предметы, расставленные по комнате.
– Я тебя ненавижу! – заорал он, одной рукой захлопывая дверь в кухню, а другой держась за красное горячее ухо.
– Кофе хочешь? – невозмутимо спросила Кэт.
– Не хочу.
– Что ты решил?
Он приложил к уху кубик льда, который начал немедленно таять, исчезая на глазах.
– Я остаюсь.
– А надолго ли тебя хватит?
– А её, а нас? Кэт, осталась ещё куча местоимений, давай переберём их все.
– Ты раздражён, я понимаю. Но менять её бесполезно. Она слишком своевольна.
– И я конечно же должен растоптать себя, посвящая всю свою короткую жизнь игре в догонялки?
– Топчи, не топчи, всё равно не оценит. Вы живёте разной жизнью или просто ощущаете её по-разному.
– Я люблю её, а она меня?
– Ты спрашиваешь… По мне, так истинной любви взаимность не нужна. Или ты не благородный рыцарь?
Похоже Кэт задела его самолюбие. Удо вмиг расправил плечи, но голос его был по-прежнему вялым и неуверенным, как у троечника, который плавает в теме:
– Да, да, да, я понял. Я просто буду рядом. У тебя сигареты не будет?
– Может быть через час и не будет, а пока на вот, – кури.
– Спасибо, – Удо прикурил от плиты и о чём-то задумался.
Взяв в руки причудливо изрисованную иероглифами пепельницу, он пошёл на чердак, и, усевшись на сломанный шезлонг возле умытого дождём маленького окна, стал вдумчиво смотреть на мир, отгороженный стеклом, словно пытаясь найти за ним ответ на мучивший его вопрос. Далеко, слева от него, мерцали огни широкой автострады. «Она ведёт в другую жизнь, в лучшую, чем эта». Опять