Утесов в своих песнях не призывал, не требовал, не наставлял. Он делился своим личным.
По радио эти песни не передавали. Они не походили на ежедневно звучащие «Мы все за мир!» или «Эту песню не задушишь, не убьешь…». И тогда-то, в конце сороковых, я и начал собирать утесовские пластинки. Хотелось собрать все, что он пел когда-то.
Утесов пригласил меня к себе, чтобы обсудить программу будущего комплекта. Он сидел в своем любимом мягком кресле, обитом мягкой кожей, и на вопрос, какие песни он хотел бы услышать переписанными на долгоиграющие диски, ответил:
– Лучшие, конечно.
Молодая семья Утесовых: Леонид и Елена с дочерью Эдит
Но почему-то быстро перевел разговор на другую тему, как бы забыв о цели моего визита. И тут я, может быть, впервые понял, какой блистательный Утесов рассказчик. Когда он говорит, перестаешь замечать время, забываешь об окружающем, только слушаешь.
Он рассказал об Одессе – городе своего детства, о родителях, о среднеобеспеченной еврейской семье, в которой вырос. Причем приводил такие точные детали, что ушедшее время воспринималось сегодняшним, реально существующим.
Он показал мне акварельные портреты своей дочери Диты, первой жены Елены Иосифовны и сказал:
– Какая она изумительная была женщина! Я изменял ей, да мы все, мужики, грешны перед своими избранницами.
Он был человеком, которому, как говорится, ничто не чуждо. Позже Тамара Маркова рассказала мне, как однажды, когда она принесла Утесову свою новую песню и в завязавшемся разговоре игриво заметила:
– Леонид Осипович, а, говорят, у вас романов было! Не счесть!
Утесов очень оживился:
– Тамарочка, ну сделайте милость, расскажите, о чем вы слышали?
– Ну, говорят, у вас был большой роман с Марией Владимировной Мироновой, – сказала Маркова.
– Большой роман? – удивился Утесов. – Ну какой же это роман? Это была брошюрка!..
А во время моего визита к Утесову Леонид Осипович заметил:
– Если бы вы знали, как Елена Иосифовна мудро поступила, когда узнала о моей измене! Нэп, двадцать первый год, на редкость морозная зима. Я работал в Театре оперетты, играл Бони в «Сильве», царя Менелая в «Прекрасной Елене» и безумно увлекся нашей примадонной. Увлекся настолько, что несколько ночей не приходил домой, чего раньше со мной не случалось. И вдруг ранним утром раздается стук в дверь домика, где я ночевал – это там возле Тверской, за нынешним театром Ермоловой. Открываю дверь – на пороге возница, за ним – подвода, полная дров. И возница говорит:
– Елена Иосифовна просила передать эти дрова вам. Она очень беспокоится, что здесь в квартире холод и вы ненароком заболеете.
– И вы знаете, – закончил