Никита упал, с бессильной яростью впиваясь взглядом в страшные зрачки «десантника».
Копье приблизилось к его глазам, поиграло возле сердца, снова нацелилось в глаз, в другой, словно белолицый «нелюдь» не знал, с какого глаза начать. И тут один из трех напарников предупреждающе пролаял что-то на неизвестном языке: по боковой аллее справа кто-то бежал.
Копье замерло. Исчезло. «Десантник» наклонился к Никите:
– Слабый. Не для Пути. Умрешь.
Голос был глухой, невыразительный, равнодушный, но полный скрытой силы и угрозы. Он давил, повелевал, предупреждал. И не принадлежал человеку. Это открытие доконало Сухова.
Кто-то тронул его за плечо, приподнял голову. Он открыл глаза и увидел лицо Такэды.
– Толя?!
– Жив, однако! Куда они пошли?
Никита вцепился в его руку, с трудом поднялся.
– Не ходи за ними, это… дьяволы, а не люди.
– Как они выглядели?!
– Высокие, широкие, белолицые. В пятнистых комбинезонах… с такими короткими странными копьями…
– С копьями?! – Такэда побледнел, несмотря на всю свою выдержку. Сухов никогда прежде не видел, чтобы инженер так открыто проявлял свои чувства.
– Аматэрасу! Это был отряд СС! А может быть, и ЧК!
Никита невольно засмеялся, закашлялся.
– Эсэсовцы ходили в мундирах, а чекисты – в кожаных куртках, а не в современных десанткостюмах.
– Я и не говорю, что это ЧК времен революции. ЧК – значит «черные коммандос». А СС – «свита Сатаны».
– Чепуха какая-то! Давай посмотрим, жив ли вон тот старик. Они его проткнули копьем.
– Я бы не советовал тебе вмешиваться. Старику уже не поможешь, а неприятности нажить…
Не отвечая, Никита подошел к лежащему ничком седоголовому мужчине, перевернул его на спину. Плащ на груди незнакомца распахнулся, и Никита невольно отшатнулся. Не раны на груди и животе человека потрясли его, а глаза! Два нормальных человеческих глаза, разве что без ресниц, на месте сосков на груди и два под ребрами! Три из них были мутными, слепыми, полузакрытыми, неживыми, а четвертый, полный муки и боли, смотрел на Сухова пристально, изучающе и скорбно.
– Катакиути! [4] – проговорил за спиной Такэда и добавил еще несколько слов по-японски.
Никита оглянулся и снова, как зачарованный, уставился в глаз на груди старика. Впрочем, стариком этого человека назвать было нельзя, несмотря на седину и худобу, ему от силы исполнилось лет сорок, если не меньше. И он был еще жив, хотя и получил страшные раны.
Рука его шевельнулась, согнулись и разогнулись пальцы. Хриплый клокочущий вздох выгнул грудь. Страшное лицо повернулось к людям, исказилось гримасой боли, напряглось в натуге что-то сказать, но у человека не было языка. Никита убедился в этом окончательно.
Рука незнакомца снова шевельнулась, приподнялась,