Когда рвануло, Клод сидел в кафе с бокалом лакремы и бездумно смотрел на полупрозрачную, с молочными разводами, жидкость. Он отпил до половины, и его тело отчасти утратило чувствительность, как под наркозом. Пальцы слегка занемели, в голове появилась морозная пустота. Ощущение такое, словно тебя заботливо завернули в прохладную, пропитанную анестезирующим раствором вату.
Не вызывающая привыкания лакрема была наркотиком разрешенным, зато заоблачно дорогим, но деньги у Клода пока водились: он еще не успел все без остатка потратить на регулярные угощения для Аделиной компании. Сегодня все шло как обычно – окрики, насмешки, уничижительные замечания Аделы… Почти как обычно, потому что сегодня там присутствовала Линда Ренон. Клод случайно встретил ее взгляд, удивленный и сожалеющий, и это было как внезапный удар по лицу. Он вспомнил, кто он такой, кем ему всегда нравилось себя считать – интеллектуалом, который превыше всего ценит истину и независимость, – сопоставил это со своей ролью в данный момент… Словно до сих пор дремал или находился под гипнозом – и вдруг очнулся. Ему захотелось немедленно убраться оттуда, однако по инерции он продолжал выполнять обязанности мальчика на побегушках, виновато улыбаясь гостям.
Потом на его комп пришло сообщение насчет ящика бренди: чья-то дурацкая шутка. Дежуривший на пункте пневмопочты старик с дюжиной бурых бородавок на неопрятном расплывшемся лице (тоже озома, как у Аделы, но не настолько сильно выраженная) сначала потребовал мзду за услугу, а после ворчливо сообщил, что никакого бренди не присылали. Он презирал Клода, как и все остальные, и знал, что тот не опасен – а значит, за его счет можно поживиться. Вздохнув, Клод полез в карман за компом – заказать ящик бренди, а то Адела будет недовольна… И вдруг, неожиданно для самого себя, передумал.
Вместо того чтобы хоть из-под земли раздобыть выпивку и вернуться в ячейку, он, попетляв по коридорам, спустился по загаженной лестнице на первый этаж, в сумрачный общий зал, напоминающий гигантский мусоросборник. Ускорил шаги, услышав невнятные выкрики обкурившихся подростков. Обогнул груду покалеченной мебели (пластиковая дешевка, неспособная протянуть больше года, особенно если владельцы используют ее в качестве подручного инвентаря в драках или пинают в моменты душевных волнений, – это барахло периодически забирали для утилизации работники муниципальной службы) и вышел на свежий воздух.
Снаружи было ветрено, прохладно, по-вечернему солнечно. Ближайшее кафе, где легально продавали лакрему, находилось в подвальчике обветшалого кирпично-стеклянного здания, отделенного от улья забетонированным пустырем. Обветшала только его кирпичная составляющая, исхлестанная ветрами и ливнями. Армированному стеклу ничего не сделалось. Сейчас постройка выглядела особенно неказистой, так как ее целиком накрывала