И страстная, как ветер в южном зное,
Векам несет то слово дорогое,
Которым прошлое она бодрила.
Склони чело, молись, пришлец случайный!
Душе легко от радости свободной,
Хотя от слез здесь тяжелеют вежды.
Кругом – синеющий раздол Украины,
Внизу – спокойный Днепр широководный,
Здесь – крест, здесь – знак страданья
и надежды.
Тайна
Есть в жизни каждой тайная страница,
И в каждом сердце скрыто привиденье,
И даже праведник, как бы во тьме гробницы,
Хранит в душе былое угрызенье.
Хоть быстрых лет исчезла вереница,
Хоть победило наконец забвенье
И чувства давние, дела и лица
Поблекли в вихре новых впечатлений –
Но всё же иногда тот призрак дальний,
Неведомым послушный заклинаньям,
На миг живой из сердца воскресает;
Не грозный, не укорный, лишь печальный,
Уже не в силах он карать страданьем,
Но как он мстит! Как совесть он пугает!
Пляска смерти
Я видел грозный сон. Не знаю, где я был,
Но в бледной темноте тонул я, словно в море;
И вот, как ветра вой, как шум от тысяч крыл,
Зачался странный гул и рос в немом просторе, –
И вмиг вокруг меня какой-то вихорь плыл,
Кружился в бешеном, чудовищном задоре…
То были остовы. Казалось, всех могил
Все кости тут сошлись в одном ужасном сборе!
О, этот прах!.. Он жил!.. Всё ближе и быстрей
Меня он обвивал, и дикий, страшный хохот
Порывами звенел над звяканьем костей.
Вдруг голос прозвучал, как грома резкий грохот:
«Пляши, о смерть! Ликуй! Бессмертна только ты!..»
И я тонул один в разливе темноты.
Отзвуки
Я чувствую, во мне какой-то отзвук спит;
Он разуму смешон, как детское мечтанье,
Как сказочных времен неясное преданье…
А, разуму назло, порою он звучит!
Так в раковине звон далеких волн сокрыт:
Прилива вечный гул и бури рокотанье
Меж стенок розовых слились в одно шептанье,
Но вся стихия там воскресшая шумит.
Мы слышим этот шум – нет! этот призрак шума! –
И в душных комнатах, средь дымных городов,
К безбрежью синевы мгновенно мчится дума.
Надежды мертвые счастливейших годов,
Ваш отзвук никогда средь темных треволнений
Не призовет опять лазоревых видений!
Царевич Алексей Петрович в Неаполе
Графу П. И. Капнисту
К окну он подошел в мучительном сомненье;
В руке – письмо от батюшки-царя;
Но взор рассеянный стремился в отдаленье,
Где тихо теплилась вечерняя заря.
Без волн и парусов залив забыл движенье,
Серебряным щитом меж синих скал горя,
И над Везувием в лиловом отраженье,
Как тучка, дым играл отливом янтаря.
И Алексей смотрел на мягкий блеск природы,
На этот край чудес, где он узнал впервой,
Что в мире есть краса, что в жизни есть покой,
Спасенье от невзгод и счастие свободы…
Взбешен молчанием, Толстой за ним стоял
И губы до крови, томясь, себе кусал.
В невольном, сладком сне забылся Алексей…
И вот его опять терзает речь Толстого:
«Вернись, вернись со мной! Среди чужих людей
Позоришь ты царя, отца тебе родного;
Но кара, верь, тебя с наложницей твоей
Найдет и здесь. Вернись – и с лаской встретит
снова
Он сына блудного. Простит тебе… и ей!
В письме державное на то имеешь слово».
И пред царевичем знакомый призрак встал,
Как воплощенный гнев, как мщение живое…
Угрозой тайною пророчило былое:
«Не может он простить! Не для