как будто в раме золотой,
ну, или в бронзовой хотя бы,
портретом плыл навстречу нам,
изваянный резцом Растрелли,
лик Зимнего дворца и там,
куда-то вверх крестом нацелен,
лишь гравитацией навек
к брусчатке площади прикован,
как страж дождей, ветров и рек
встал монферанов столп. Дворцовый
широкий мост и мощь колонн
Ростральных на застывшей Стрелке.
Негромкий, колокольный звон
Исаакия вдали, да мелким
и чёрным маком воробьи
на льду в гранитных невских кантах.
И пальцы зябкие твои
На венах каменных Атланта.
Миражи
Когда я снова прохожу
под нашим деревом забытым,
в тени, подобно миражу,
мне чудится: слегка размыты,
полупрозрачны и легки,
стоят два зыбких силуэта.
А я как будто видел это —
фигуры из иных времён
и словно бы с другой планеты.
Но не припомню их имён,
и черт не разберу, и память
вокруг да около кружит.
И всякий раз сквозь миражи
шагнув, ловлю далёкий шёпот.
Она: «Ты любишь ли, скажи?»
Но он молчит. Быть может, ропот
листвы навеял те слова,
иль обронил случайный ветер?
Нередко так в простом ответе
заключены судьба и жизнь.
Хоть каждому на небе светит
своя звезда, а миражи
лишь манят и сулят – не боле.
Но я в плену их сладкой воли,
за промолчавшего того,
листве и ветру отвечая,
шепчу: «Люблю. И ничего
из наших дней не забываю».
И у ствола, в неровном свете,
помалу гаснут миражи.
Вздыхает в кроне лёгкий ветер,
листва забытая дрожит.
Белые птицы
Твои руки – две белые птицы —
мне бесшумно вспорхнули на плечи.
Нужно было с тобою проститься
за века до назначенной встречи.
Сердцу незачем было так биться.
Ох, уж эти осенние звёзды.
Две прекрасные, белые птицы
мне на плечи вспорхнули так поздно.
Белоснежные пленницы боли,
вы тепла моего не хотите.
В нашу осень из сладкой неволи
выпускаю вас, птицы, летите.
Сумеречный ноктюрн
Предвечерний сумрак комнат.
В окнах снег кружит неслышно.
Цвет ликёра красно-тёмный.
Взгляд пронзительный и хищный.
Беззащитность складок ткани,
натиск рук, напор словами.
Всплески жаркого дыханья
перемешаны с духами.
Смысл намерений прозрачен:
два ловца и две добычи.
Данность не переиначить.
Всё волшебно и обычно.
Истлевают силуэты —
время мутью застеклило.
Память дремлет в прошлом