Алёна кивала: да, я буду стараться… В ту ночь она так и не заплакала. Все слёзы вылились днём, когда она пристегнула ремень в кресле у иллюминатора. Вот земля побежала назад… Вдавило в спинку, самолёт задрал нос… Оторвались, летим! Куда? И зачем ей этот университет в чужой стране? Как она могла мечтать о нём, дура – да ещё с такой радостью? Не хочу улетать, вернитесь, здесь всё хорошо… Здесь мама с папой, брат, Серёжа… друзья… Моя комната, и всё родное!.. Алёна долго всхлипывала, и мама, сидящая рядом, не пыталась её утешить. Только предложила: «Хочешь леденец?» Алёна помотала головой: нет, спасибо. «А чаю?» «Чаю можно», – кивнула Алёна и высморкалась в платок.
Она никогда не спала в самолётах, не уснула и в тот раз. Глядела в синее-синее небо, молчала, вспоминала всё хорошее, что было. Думала о том, что если пилот не захочет огибать Землю и полетит прямо – очень скоро они все окажутся в космосе. Повторяла в уме задачу, давно решённую: насколько путь с востока на запад, навстречу вращению планеты, короче обратного пути. Пыталась вообразить себя через три года и пятьсот сорок шесть писем, какой она станет? Ничего конкретного в голову не шло, одни общие слова: учёная, самостоятельная, взрослая… Но даже они помогли. Отчаяние сменилось покоем, покой – жаждой деятельности. Всё у них будет, непременно! Ради этого стоит пять лет работать. Ходить на все лекции, записаться в библиотеки. Ни минуты не терять даром. Вставать в полседьмого, обливаться холодной водой…
Когда самолёт дрогнул над облаками и неспешно пошёл вниз, Алёна уже сама была готова помахать крыльями – только скорее, скорее!..
5
Всё оказалось даже лучше, чем она ожидала. Алёну поселили в высотном здании недалеко от метро «Лиговский проспект», и в конце августа она с вещами перебралась от тёти Любы в новую комнату. Чтобы тётя Люба не сокрушалась и не чувствовала себя ненужной, Алёна оставила у неё большую часть долларов, на которые предстояло жить. Договорилась, что будет заезжать и брать понемногу каждый месяц – так, наверное, и для самой Алёны выйдет удобнее всего.
Вчера она была у коменданта и расписалась во всех журналах, которые он положил на скрипучий, потемневший от времени стол. Тётя Люба провожала её в общагу как на войну и, драматически замирая голосом, наказывала проверить каждую, каждую мелочь: «А то повесят чёрт-те что на шею, полжизни не рассчитаешься…» Отчасти назло ей Алёна даже не пробежала опись имущества – пролетела на коньках, словно по овалу Медео, куда выбиралась кататься каждую зиму. Отметила, что бриллиантов и золота на шею не берёт: так, бытовой минимум. Аскетичная, прямо-таки монашеская обстановка: кровати – три штуки, столы письменные – три штуки… Ну и нечего придираться, тем более идти наверх смотреть.
Но главная причина была всё же иной: очень далёким казалось то время, когда придётся выезжать отсюда, оставлять комнату. Далёким и громадным, точно горы Алатау на горизонте в рассветной дымке. «Я буду старше двадцати…» – непостижимо. И что перед этим стулья и огнетушители?
Выдавая