«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего. М. А. Самарина

собственных жизней… души обоих равно были от жизни далеки» (165). И хотя конфликт между Востоком и Западом Белый решает в пользу последнего (Еропегин приезжает, грозя разорить баронессу, но восточной хитрости противостоит западная образованность: купцу приходится иметь дело с сенатором, баронессиным сыном, и Еропегин вынужден сдаться), да и западный образ жизни представляется более здоровым (и баронесса, и Еропегин – «трупы собственных жизней», но баронесса старше: её сын – ровесник Еропегина), будущего, по мнению писателя, не стоит искать ни на Западе, ни на Востоке: фамилия барона указывает на могилу[32], «детишки» Еропегина в Лихове не показываются.

      Таким образом, несмотря на все существующие между ними различия, Восток и Запад, в понимании Белого, во многом похожи и в главном уступают России. «Серебряным голубем» вопрос о выборе между ними писатель снимает, говорит о необходимости отказаться от преимущественной ориентации на любое из этих начал и попытаться найти свой особый, российский путь. Эту задачу пытается решить герой романа Дарьяльский, поселяющийся в Целебееве.

      Дарьяльский. Заря. Соловьев

      Автор называет героя, бродящего «средь полей», «странником», «со странными своими, не приведенными к единству мыслями» (68). Между тем современникам Белого герой «Серебряного голубя» вовсе не должен был казаться странным. Как типичный молодой интеллигент начала XX века, Дарьяльский отвергает традиционное христианство: «уже с детства он объявил отцу, что и в Бога не верит, в доказательство чего вынес из своей каморки образ и шваркнул в угол…» (67) – и ищет новой религии. А то обстоятельство, что Дарьяльский «молился красным… зорям и невесть чему, снисходящему в душу с зарей…» (67), делает героя человеком из ближнего круга автора, который и сам, не будучи, правда, «нехристем», к заре в начале века относился по-особому.

      «В 1900–1901 годах “символисты” встречали зарю, – писал А. Белый в «Воспоминаниях о Блоке», – их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности… переменялись гипотезы; факт – оставался: заря восходила и ослепляла глаза…»[33]. Впечатления от зари как природного явления, в первые годы нового века поразившего необычайной интенсивностью цвета, приобретали в глазах будущих символистов значение предвестия грядущих глобальных перемен: перехода от тьмы к свету и, возможно, обратно («борьбы света с тьмой», как определил Белый), сошествия неба на землю. Но и это было не всё. «В 1901 году… – вспоминал А. Белый, – мы старались связать звук зари с зорями поэзии Владимира Соловьева; четверостишие Соловьева для нас было лозунгом:

      Знайте же, Вечная Женственность ныне,

      В теле нетленном на землю идёт.

      В свете немеркнущем Новой Богини

      Небо слилося с пучиною вод»[34].

      Таким образом, заря для символистов – поклонников В.С. Соловьева – имела женственный, женский образ.

      Далее в тех же «Воспоминаниях…»