А однажды Стася изобразила револьвер с перламутровой рукоятью.
– На всякий случай, – пояснила она.
Они уже стали обвинять меня в том, что я тайком пробираюсь в Стасину комнату и роюсь в ее вещах.
Как-то вечером, слоняясь в тоске по польской части Манхэттена, я от нечего делать зашел в какую-то бильярдную, где, к своему вящему удивлению, встретил Керли с его приятелем, таким же, как и он сам, любителем погонять шары. Забавный был юнец, этот его приятель, к тому же едва из тюрьмы. Жутко заводной и с фантазиями. Они напросились ко мне в гости, чтобы можно было спокойно посидеть и всласть наговориться.
В метро я Керли все уши прожужжал о Стасе. Он так реагировал, словно для него все это не внове.
– Надо что-то делать, – лаконично резюмировал он.
Его друг, похоже, был того же мнения.
Когда я включил в квартире свет, они аж отпрянули.
– Да она сумасшедшая! – воскликнул Керли.
Его приятель в притворном ужасе шарахался от Стасиных картин. Он глаз не мог от них оторвать.
– Где-то я их уже видел, – сказал он, намекая, вероятно, на тюремный «психинкубаторий».
– Где она спит? – спросил Керли.
Я показал им ее комнату. Там был полный кавардак: книги, белье, полотенца, объедки были разбросаны по всему полу и на неприбранной постели.
– У нее и впрямь не все дома, – сказал приятель Керли.
Между тем Керли приступил к досмотру. Он выдвигал ящик за ящиком, вытаскивал содержимое и потом запихивал обратно.
– Что ты все ищешь? – поинтересовался я.
Он посмотрел на меня и усмехнулся:
– Чтоб я знал!
Тут его взгляд упал на большой чемодан в углу, под бачком от унитаза.
– Что в нем?
Я пожал плечами.
– Ладно, сейчас узнаем.
Керли расстегнул ремни, но чемодан оказался заперт. Повернувшись к своему приятелю, он спросил:
– Где там у тебя отмычка? Ну-ка, займись! Нутром чую, здесь что-то есть.
Замки были вскрыты за считаные секунды. Керли с приятелем рывком откинули крышку. Первое, что бросилось нам в глаза, это небольшой металлический ларец – не иначе как шкатулка для драгоценностей. Тоже на замке. Пришлось снова поработать отмычкой. Ларец открыть было минутным делом.
В ворохе billets-doux[12] – от неизвестных друзей – мы обнаружили ту самую записку, которую якобы спустили в унитаз. Почерк, конечно же, Монин. Начиналась она словами: «Любовь моя, я в отчаянии…»
– Возьми-ка ее себе, – сказал Керли, – авось пригодится. – И с этими словами стал запихивать остальные письма обратно в ларец. Приятеля же попросил разобраться с замками, чтобы все выглядело как надо. – Проверь, чтобы у чемодана тоже замки работали, – добавил он. – Никто не должен ничего заподозрить.
Затем