Он до сих пор так же красив, и несколько «гусиных лапок», появившихся вокруг глаз, только добавили ему мужской привлекательности. Наверное, посещает тренажерные залы, бассейны, массажные кабинеты и все, что там еще принято посещать в тех кругах, к которым он теперь принадлежит. Вчера, как и всегда, он благоухал дорогим парфюмом и был одет в шмотки, на которые мне пришлось бы пахать как минимум пару лет.
В семнадцать лет, сразу же после поступления в Университет на матмех, я влюбилась в него до беспамятства – как, впрочем, и все остальные девчонки нашей группы. Он перепробовал не только наш курс, но и старшие, перелезая из одной постели в другую, даже не перелезая – перескакивая: он сразу же взял быстрый темп. В те времена, правда, очень приветствовалось выполнение пятилетки за три года. Лешка и соответствовал духу времени. Проникся призывами партии и правительства, только с уклоном не в ту сторону. Партия и правительство имели в виду несколько другие вещи, но Леша имел склонность все понимать по-своему. И однажды его возненавидели и все брошенные девчонки, и парни, от которых он отвлекал внимание особ женского пола.
Перед самым Лешкиным отчислением очередь дошла до меня.
Я никогда не отличалась особой красотой. Если быть абсолютно откровенной, меня даже нельзя было назвать симпатичной: бесцветное лицо, белесые волосы, брови и ресницы, серые бесцветные глаза. Этакая белая мышь. Правда, через несколько лет, узнав дорогу в косметические салоны, я поняла, как могу преобразить себя и сделать практически любое лицо, даже очень-очень красивое. Но было уже поздно: Лешка давно ушел к другой. Другим. Он не задержался ни с одной женщиной. И никогда не снижал взятого в начале своего кобелиного пути темпа.
Тринадцать лет назад, после того как Лешка уже меня бросил, я поняла, что беременна. Узнав о своем предстоящем отцовстве (я настояла на встрече), Лешка встал на дыбы и долго орал, обвиняя меня во всех смертных грехах. Хотя в чем я была виновата? В том, что еще не умела предохраняться и надеялась на него, своего первого мужчину, который, кстати, убеждал меня, что «ничего не будет»?
Наоравшись вдосталь, Лешка заявил, чтобы делала аборт, и даже оставил деньги. Правда, через три дня принесся и с беспокойством уточнил, не успела ли я совершить грех. Я смотрела на него раскрыв рот и не понимала, что он от меня хочет. Я еще не разобралась со своими чувствами к Лешке: одновременно была на него страшно обижена и продолжала любить. В душе начала подниматься радость: он все-таки вернулся, он одумался, три дня назад я не подготовила его к «радостному» известию как следует. Он же еще молодой парень, он хочет погулять, да и вообще я сама виновата. Надо было дождаться свадьбы. Стоп! О какой свадьбе речь? Ведь он тогда уже променял меня на другую…
Лешка быстро опустил меня с небес на грешную землю.
Отчисление из университета уже имело место быть, и никакие мамины связи (а его мать была видным в городе партработником) не могли удержать сыночка по месту учебы. Дело было не только в плохой успеваемости (это слово к Лешке вообще было неприменимо, потому что он не мог «успеть» ни по одному предмету). Я вообще не понимала, почему его понесло на матмех – да и как ему удалось закончить десять классов средней школы, еще и с углубленным изучением французского языка, из которого он, кроме «шерше ля фам», не знал ничего. «Аморальное поведение» стояло первым в списке причин отчисления. А в те годы к моральному облику будущего строителя коммунизма относились серьезно.
Лешка понял, что рождение ребенка даст ему отсрочку от армии. Вернее, это понял не Лешка, а его драгоценная мамочка. И я вполне устраивала ее как потенциальная невестка: тихая, непривлекательная мышка, нескандальная, собирающаяся заниматься научной работой, да еще и с ленинградской пропиской. Идеальная жена для ее любимого и единственного Лешеньки.
Надо отдать должное Надежде Георгиевне, она всегда была со мной честна. Вынуждена признать: Надежда при любых обстоятельствах говорит то, что думает, невзирая на лица и должности, никого и ничего не боится, знает себе цену и чего именно хочет на данный момент. Она мне и разложила все по полочкам, по ходу дела заметив, какие блага я поимею от брака с ее сыном. Да это был и не брак, а деловое соглашение – каждая сторона должна что-то дать другой, в результате что-то получит взамен.
Мне обещали, что мой ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться, а я… не пополню ряды старых дев. Мне найдут спокойную, но хорошо оплачиваемую работу, я смогу одеваться у хороших портных (Надеждиных), меня отведут к лучшим косметологам (Надеждиным), нас с ребенком будут лечить в лучших поликлиниках, кормить дефицитом (в те годы это было важно) и даже привозить подарки из вожделенной (тогда) заграницы, куда Надежда Георгиевна выезжала для советского человека даже слишком часто. Мое дело – заниматься ребенком, наукой (если пожелаю) и не мешать Леше жить так, как он хочет.
– Оля, – внимательно оглядела меня свекровь с головы