– Продемонстрируете кнут?
Мы свернули с проспекта в переулочек. Я подвел Бара к трехэтажному дому. На вбитом в стену металлическом кронштейне висел мужчина лет сорока пяти, в парадном мундире подполковника, увешанном орденами. Бескровное усатое лицо, даже опухшее от удушья, хранило печать недавней красоты. Это был Жан Карманюк, начальник районной полиции, многократно награжденный прошлым правительством за усердие, примерный семьянин и общественник, отец трех мальчиков. На дощечке, болтавшейся на правой ноге повешенного, кратко перечислялись его преступления: брал взятки с грабителей, в покаянном листе признался лишь в незначительных проступках, а после повторного утверждения в должности за крупную мзду инсценировал побег двух бандитов. Родители и жена Карманюка высланы на север, имущество конфисковано, дети отданы в военную школу.
– Не кнут, а дубина! – сказал Бар. – Кто определил наказание? Суд?
– У нас Священный Террор! Приговор выносят чиновники Гонсалеса. Кстати, в этом случае он сам его подписал – все-таки первая виселица для важного полицейского. Повесили со всеми орденами – чтобы показать, что прежние награды не оправдывают новой вины.
– Без суда? Без апелляции? Без протеста?
– Почему без протеста? Министр Милосердия, наш общий друг Николай Пустовойт, протестовал. Указывал на награды подполковника, на его невинных детей – им теперь ох как несладко… Но высшая инстанция утвердила приговор.
– Кто эта высшая инстанция? Что-то я о такой не слышал.
– Высшая инстанция – я, Готлиб.
Бар долго смотрел на меня.
– Вы очень переменились, Андрей, – сказал он.
– Все мы меняемся, – ответил я.
Он молчал всю дорогу, оставшуюся до дворца.
Я тоже молчал, но про себя усмехался. Не радостно, а печально. Готлиб Бар, увлеченный организацией промышленности и торговли, выпуском новых денег, еще не полностью прочувствовал, какая ответственность свалилась на его плечи. Она еще не придавила его. А мои плечи уже сгибались. Я мог бы сказать Бару, что трижды брал ручку и трижды бросал ее на стол, не подписывая казни отца троих детей. И мог бы объяснить, что один из бежавших бандитов – брат его жены и что сам Карманюк его поймал, но потом поддался на просьбы своей женщины. И еще мог бы добавить, что от одного все же подполковника избавил – от утопления в нечистотах, именно такой казни требовал Гонсалес. И не сказал этого потому, что знал: возникнет еще один такой случай – и мои руки уже не задрожат. Страну до зимы нужно очистить от зверья – так пообещал диктатор и вручил нам в руки кнут. А если уж бить, так бить! Все же я был заместителем Гамова.
Артур Маруцзян заседал обычно в роскошном зале, вмещавшем больше сотни людей. К нему примыкал полуциркульный