На лице успокоившегося Пеано опять засветилась так хорошо известная нам дружелюбная улыбка, правда чуть больше обычного сдобренная иронией. Он поставил точку и сказал:
– Метко и коварно. После такой передачи ни маршалу, ни моему дядюшке не обойтись без сердечных пилюль.
– Надеюсь на это! – Гамов повернулся к Павлу. – Капитан Прищепа, я не спросил вас: записана ли на пленку беседа с Мордасовым?
Павел засмеялся:
– Полковник, мне кажется, я свои обязанности знаю.
Гамов повернулся к Леониду Прищепе:
– Слушаю вас, генерал, вы хотели что-то сказать, когда я закончу.
Генерал Прищепа протянул ему руку.
– Хочу сказать, что я с вами, Гамов. Во всем и до конца!
Вся следующая неделя сохранилась в моей памяти как что-то тяжкое и сумбурное.
Это было одно гигантское сражение, протянувшееся во времени на несколько сотен часов, а в пространстве – на несколько десятков лиг.
Мы шли, оттесняя вражеские части, умножая число раненых, теряя убитых, накапливая пленных. И когда наступил последний день этой недели и вокруг перестали греметь электроорудия, шипеть резонансные пули и шрапнель, вспыхивать синие пламена импульсаторов, мы как-то не сразу сообразили, что последний заслон врага опрокинут и окружение прорвано – мы вышли к своим!
Затем был отдых и раздача наград. Обе денежные машины полностью опустели. Появились офицеры из Главного штаба. Нам приказали двигаться к Забону – на пополнение и переформирование. Лучшего приказа и быть не могло: мы шли в родной город, где в начале войны собрались, вооружились и откуда начали свой поход на запад.
Перед новым походом (уже по своей территории) в штаб явилась группа солдат – человек тридцать, среди них я заметил и Семена Сербина, и лихого сержанта Серова, чуть не застрелившего его во время бунта, – и попросилась на секретный разговор. Гамов высоко поднял брови:
– Какие у нас с вами могут быть секреты, друзья?
– Так мы