Третий глаз Шивы. Еремей Парнов

губы Фомы Андреевича сложились в ироническую улыбку, напрочь опровергавшую смысл произнесенных слов, – но дело есть дело. Оно не располагает к сантиментам.

      – Может быть, некоторое время спустя… – Сударевский отчаянно хватался за ускользающую возможность, но не находил нужных слов. – Вы же знаете, Фома Андреевич, что значит для меня работа, институт… Вот если бы неофициально…

      – Детство какое-то! – фыркнул директор. – Вы что, только на свет народились? Назначение врио заведующим лабораторией проводится приказом, как положено, с выплатой разницы в зарплате… Думаю, что здесь, как и в печальной истории с вашим, точнее, Аркадия Викторовича, открытием вы проявляете ложную принципиальность и, скажу вам прямо, недальновидность… Но вам виднее, вам виднее. Как говорится, вольному воля.

      – Я глубоко раскаиваюсь в истории с открытием, – сказал, как в омут кинулся, Сударевский.

      Фома Андреевич насупил кустистые, с заметной сединой брови и вновь исподлобья глянул на Сударевского.

      Марку Модестовичу даже показалось, что в серых холодных глазках директора промелькнуло недоумение. Шевельнулось желание все немедленно объяснить, откровенно обо всем договориться. Только как? Полностью открыться Фоме Андреевичу было бы, мягко говоря, опрометчиво, а половинчатость могла лишь усилить его недоверие.

      Но, видимо, интерес директора к своему старшему научному сотруднику был настолько силен, что Фома Андреевич решил хотя бы лишь для начала столковаться там, где это окажется возможным.

      – Глас разума, даже запоздалый, всегда приятно слышать, – пошутил он и выжидательно замолк.

      – Вам, лично вам, Фома Андреевич, – Сударевский легко взмахнул рукой, словно соединил свое и директорское сердца невидимым проводом, – могу признаться, что всегда недоброжелательно относился к этой затее. Я имею право так говорить, потому что шел с Аркадием Викторовичем до конца. Это во-первых… А во-вторых, директору подобных слов обычно не говорят, я в вас, Фома Андреевич, всегда видел мудрого и снисходительного наставника. Я, вы же знаете, не карьерист, и мне незачем прибегать к недостойной нас обоих лести, но против очевидности не попрешь. Я вырос в вашем институте и, развивая ваши в конечном счете идеи, добился кое-каких, пусть скромных, успехов… Аркадий Викторович человек очень увлекающийся, безусловно талантливый, но, опять-таки только для вас, абсолютно лишенный критического начала. Мне, конечно же, следовало уговорить его не торопиться с оформлением открытия, подождать, лишний раз все перепроверить, а я вместо этого покорно пошел у него на поводу.

      – Чем, кстати, прежде всего навредили себе самому.