Ашот, несмотря на то, что и не являлся её лечащим врачом, проводил с Хенси достаточно много времени, принося всяческие вещицы, что могли скрасить скупой больничный досуг: журналы, книги и прочее, а также регулярно подкармливая девушку. Чаще всего он приносил шоколад и всё, что его включало. Он был редкостным сластёной, что совершенно не радовало Хенси, которая была абсолютна равнодушно к сладкому.
«Но, – думала девушка, принимая очередной вкусный подарок, – всё лучше, чем скучная и пресная, очень здоровая и полезная, но совершенно ненавистная мне больничная пища».
– Здравствуй, Ашот, – сказала девушка, легко кивая и не поднимая головы.
Мужчина подошёл ближе, но не стал садиться ни на кровать, ни на стул, на котором он обычно коротал время в палате пациентки, которой симпатизировал. До слуха Хенси донёсся едва слышный, но довольно отчётливый синтетический шелест.
Подняв всё ещё скучающий взгляд, девушка увидела прямо перед собой большой, практически огромный букет бледно-розовых, сахарно-ватных лилий. Выражение лица девушки изменилось, вытягиваясь…
Внутри всё скрутило в тугую спираль, она задыхалась, плача, громко всхлипывая, утирая нос тыльной стороной ладони. Она хотела убежать куда-то далеко, но ноги привели её в собственную палату. Вбежав в помещение, девушка оглядела помещение лихорадочно горящим взглядом. Новая волна чего-то непонятного накрыла её, и Хенси, не моргая, уставилась на букет, принесенный Макеем позавчера. Белые и бледно-розовые цветы, наполненные соком, наполненные жизнь, стояли в высокой вазе. Глаза девушки расширились, когда, отделяясь от цветка, на пол упал лепесток.
– Ложь… – прошептала Хенси, продолжая застывшим взглядом смотреть на букет. – Ложь… Ложь! – надрывно и высоко закричала она, вгоняя ногти в ладони. – Ложь! Ложь! – девушка отшатнулась к двери, а через мгновение, услышав шаги за дверью, бросилась к тумбочке, хватая с неё вазу и бросаясь к окну…
Воспоминания об этом дне, об этом моменте, который стал первым «звоночком», первым шагом к концу, к помешательству и тлену пробежали перед глазами девушки, заставляя их остекленеть, утратить естественный живой блеск. Воспоминания о том дне, когда она ещё не знала, как сильно ей придётся сломаться, как низко упасть и, после, как сильно ей придётся бить и высоко подниматься.
Хенси даже не заметила, как до белых костяшек сжала простынь, комкая её в кулаке, пропитывая холодным потом, выступившим на её ладони.
– Хенси? – настороженным, взволнованным голосом обратился к девушке мужчина. – Хенси, ты в порядке?
Не сводя взгляда с красивого, но такого острого и ядовитого для неё букета, Хенси сглотнула огромный ком в горле и кивнула:
– Да…
Она прокашлялась и нахмурилась, делая вид, что в горле запершило и отвечая уже уверенно, утвердительно:
– Да, Ашот, – уже привычным тоном сказала она. – Я в порядке.