– Нет, я считаю, что тебе себя не жалко. Ты устала, делаешь дела, а их меньше не становится. Ты не можешь помочь всем.
А сны – это просто сны. Как по мне, так лучше верить в Деда Мороза, чем в такое. Ой, ну все, пока, у меня тут Герман в холодильник залез.
И пока маленький внук Алевтины Эдуардовны исследовал мамин холодильник изнутри, а сама хозяйка пыталась привести себя в порядок после первой за всю жизнь попытки исповедаться, Паша ковылял к метро «Садовая» в супермаркет и пытался отвязаться от необычного собеседника:
– Все хорошо, братишка! Держись, партизан! – говорил ему чумазый ветеран трэша и угара, подбадривающе вознося свой сжатый кулак вверх, к серому небу.
– Неужели достаточно моей хромоты и боли в коленях, чтобы ты принял меня за своего? – Брезгливо, но не без улыбки спросил Павел мужика лет пятидесяти, который выглядел так, словно только что вышел из кочегарки.
– Командир, нет чужих на свете, – ответил ему кочегар и, сплюнув под ноги, начал искать своими внимательными глазами добродушного прохожего.
Павел хромает дальше и видит в конце следующего дома попрошайничающую согбенную старушку. В руках у нее был одноразовый пластиковый стаканчик. К обеду, по всей видимости, желательно, чтобы он был заполнен деньгами доверху. И тогда уже точно будет не важно, наполовину этот стакан пуст или он, напротив, наполовину полон.
Вообще говоря, Паша не любил таких людей, как эта бабка. Собственно, такие как она, пожалуй, и вылепили в его сознании образ ужасного инвалида – того, который каждый раз, как впервые, причем по неизменно грустным и трагическим поводам («Помогите, умерла мама», «Добавьте псу на еду», «Болеет ребенок» и пр.) ходит по вагонам электричек и собирает копейки. Причем делает это так, чтобы ты не проходил мимо и поучаствовал в его жизни.
Расчет у таких страждущих бродяг и отщепенцев, по Павлу, был прост до гениального: если ты прошел мимо, не дав ни копеечки, то взял грех на душу (страна-то православная, пропитанная христианской моралью), а уж ежели денег дал, то сделал доброе дело.
Как в таких случаях выходил из положения Павлик? Опытным путем: «Собираешь на еду? На вот тогда пирожок». Не сложно догадаться, что дальше представители бомж-сообщества воротили нос от столь желательной пищи.
В итоге большинству просящих от Паши доставалась не блестящая кругляшка номиналом в пять рублей, а какой-нибудь фантик из-под шоколадки. Цинично? Простите!
Логика, которая тут скрывалась, была железной: если ты стоишь на улице за мелочевкой каждый день, значит, для тебя это своего рода способ заработка – работа, а не необходимость. Что ж, можно взять ноги в руки, привести себя в порядок и пойти торговать в ларьке, разве нет?
Павел неуклонно приближался к бабушке. Бабушка изнуренной годами трудной жизни походкой брела ему навстречу. И когда он уже собирался метафорически плюнуть ей в рожу – пройти мимо, – заметил, что она протянула ему горсточку десятирублевых монет.
Но как?!