Таланты и преступники. Иронический детектив. Людмила Ватиславовна Киндерская

не требовали дела, потому что там было тоскливо так, что сводило скулы. Каждое действие тусовщиков можно было предсказать заранее. Он знал, что эта светская дама страшно скупа, и ходит на вечеринки только для того, чтобы поесть самой и накормить свою псину, которая вместе с ней посещает все мероприятия. Знал, что этот журналист приходит, чтобы попить, причем то, что он пьет на халяву, никак не отражается на доброжелательности его репортажей о вечеринке. Знал, что эта дива сейчас будет пытаться эпатировать публику, совершенно не заботясь о том, что ее отец, депутат-демократ, от стыда за нее переворачивается в гробу. Тошно на душе было после всех этих фуршетов.

      Тогда он вступил в закрытый элитарный клуб. Здесь было гораздо интереснее. Можно было посидеть у камина, согревая в руках фужер с коньяком, можно было сыграть в шахматы, обсудить достоинства вин… Здесь было веселее, но все равно не то. Возможно, виной всему были члены клуба, все до единого такие же пресыщенные жизнью люди с очень хорошим достатком, как и сам Остапов.

      А вот вчера ему впервые было по-настоящему весело и интересно. Его забавляла провинциальная Веревкина с ее нелепой одеждой и чуть косолапой походкой, с ее словечками и грубоватой непосредственностью. А самое главное – ему было с ней легко, потому что они не воспринимали друг друга как объект. С ней Остапов совершенно расслабился, ведь она не кокетничала. Как это ни странно, не делала на него стойку, не жеманничала, не старалась казаться лучше, чем на самом деле. А как она рассказывала о вине!.. Он давно не видел таких вдохновленных лиц, да и сам уж позабыл, когда был так искренне увлечен делом. Ее дивные глаза светились восторгом и некоторой одержимостью.

      Но сейчас она его неприятно поразила – эти слезы, объятья, взволнованный голос…

      «Влюбилась», – с тоской подумал Остапов. А он-то, дурак, хотел ей предложить переходить работать к нему.

      Из ванны павой выплыла Алевтина и скромно присела на край кровати. Нос у нее распух, глаза покраснели, а мокрая челка разметалась по лбу.

      – Мне надо с вами поговорить, – смиренно проговорила она.

      Степан сжался, предчувствуя грядущее объяснение в любви.

      – Не надо поговорить, зачем поговорить… – заикаясь, и картавя больше, чем обычно, пробормотал он.

      – Надо, – с металлом в голосе произнесла Веревкина. – И чем скорее, тем лучше. Садитесь.

      Она похлопала по кровати, приглашая Степана сесть рядом с собой. Отчего-то он подчинился и робко присел на край.

      Когда Алевтина стала пересказывать свои вчерашние приключения, он от напряжения сначала и не понял, о чем речь. А когда осознал, что никто не собирается ему навязываться и не лезет с признаниями в любви, испытал такое облегчение, что чуть не пустился в пляс. Он расслабился и уселся удобнее:

      – Аль, расскажи еще раз и со всеми деталями.

      Алька взглянула на него с тоской:

      – Да что рассказывать-то, когда вы не слушаете? Вам же пофиг. Понятно,