По всему по этому Маруся оказалась для Элизы сущим кладом – она ее сравнивала с чернильницей-непроливалкой: туда льешь, а оттуда не выливается, разница была лишь в том, что из чернильницы все же можно было извлекать по капле пером, а из Маруси ни словечка не вытащишь – ни сказанного, ни написанного. Однако общаться с ней Элиза научилась довольно быстро, правда, общение это напоминало скорее игру в карты «с болваном» – Маруся делала только то, что ей приказывала Элиза, которая поэтому знала наперед все действия своей помощницы. Это, по существу, были ее самой, Элизы, действия, только производимые другим человеком. Зато говорить ей можно было все, что заблагорассудится – каждое слово словно падало в бездонную пропасть, откуда уже ничему нет возврата.
Элиза не знала, действительно ли Маруся ничего не слышит и только безошибочно считывает текст с губ, как бы быстро с ней не говорили, попытки проверить ее на невидном ей разговоре оказались бесплодными – она в этих случаях никак не реагировала. Во всем же остальном реакции у нее были вполне нормальные: она выполняла даваемые ей поручения, знала и охотно делала любую работу, когда ей было что-нибудь нужно – показывала на это рукой. Через две-три недели, поняв, что Элиза к ней не просто добра, а и привязалась чувством, весьма походам на любовь, Маруся стала понемногу подтверждать, что понимает ее: «да» у нее говорили смыкаемые ресницы, «нет» – движение глаз от виска к виску; во взгляде можно было прочитать одобрение или осуждение, радость, гнев, удивление. Впрочем, эти отблески эмоций были столь зыбки, что Элиза не поручилась бы, что дело тут не в ее собственном воображении, что не продолжается та же самая «игра с болваном».
Называла Элиза Марусю «моя безответница», и когда кто-то начинал «вникать», объясняла:
– В отключке она, понятно? У нее отключена вторая сигнальная система условнорефлекторной деятельности, присущая только человеку.
– Какая еще система?
– Я же говорю – вторая сигнальная. Это особая форма нервной деятельности – речи, сигнализируется в виде слов – произносимых, слышимых и видимых…
– Какие это видимые слова?
– Это когда чего ежели написано.
Любопытствующие прямо-таки балдели от такого «научного» объяснения и дивились элизабетиной эрудиции. Впрочем, она и сама понимала свою тираду не больше, чем ее собеседники, – просто вызубрила то, что ей сказал ее племянник, когда она ему поведала о переданной в ее подчинение инокине.
Элиза не была лишена сердечности и чисто бабьего чувства сострадания, которое, однако, много лет продремало в ней и вот теперь почему-то пробудилось и пролилось именно на Марусю.
Иногда она подолгу рассматривала свою подопечную, и лицезрение это неизменно завершалось одним и тем же