Рассуждая логически, неизменно приходишь к выводу, что лишь художественная составляющая литературного искусства способна по-настоящему остаться в сердцах и умах читателей сквозь века, а никак не скрытые политико-социальные подтексты, смысл которых так хрупок и утрачивается при первой же смене политической парадигмы в стране, где жили и творили авторы. Именно поэтому в начале прошлого века Владимир Набоков был вынужден признать, что с победой в стране октябрьской революции литературный взлет, начавшийся столь стремительно в девятнадцатом веке, потерпел полный крах в двадцатом. Вполне можно понять, непростую ситуацию, в которой оказались братья Стругацкие (и не только они), начиная свой путь в литературе. Тоталитарная репрессивная машина не давала и не могла дать им возможности реализовать свои идеи и мечтать о выходе их книг в той форме, в которой они бы хотели сами видеть их изложение. Из этой ситуации, как известно, было лишь два выхода. Первый – путь Набокова, второй – Булгакова. Стругацкие выбрали второй, и этот выбор определил весь их творческий путь на десятилетия вперед, ибо оставшись “в системе” ты неизбежно начинаешь играть по ее правилам и тем самым неминуемо становишься ее частью (как бы сами авторы подобно Кандиду из ”Улитки на склоне” не пытались из нее безуспешно выбраться).
Чтение большинства творений Стругацких лично для меня постоянно проходило в параллельном осознании того факта, что я читаю, чтобы в конце концов дойти до того момента, когда из общего художественного и сюжетного хаоса начнет проступать хоть какая-то ощутимая, хотя какая-то пусть иллюзорная, но разгадка. Но многие книги заканчиваются именно там, где эти разгадки должны были бы появляться, где обычно сюжет выводит к какому-то, хотя бы и завуалированному, но мнению автора. Но нет… Стругацкие не дают и этого, постоянно оставляя не ручеек, а целый океан для самостоятельного “додумывания”, для поиска все того же незримого и неосязаемого “смысла”. Неоднократно ловя себя на этой мысли