В. С. Печерин: Эмигрант на все времена. Наталья Михайловна Первухина-Камышникова

вам нравится «Борис Годунов»? Мне он совсем не нравится: это отрывки из русской истории, а вовсе не поэтическое произведение, достойное этого имени. (…) Мы, петербуржцы, с нетерпением ждем выхода в свет нового романа Загоскина: «Рославлев или русские в 1812 году». Я читал отрывок из него в «Телескопе» и он показался мне очаровательным. По истине, Загоскин – новый Прометей, сумевший уловить божественную искру русской народности: душа воспламеняется, сердце бьется, когда видишь утраченные черты подлинного национального характера (Гершензон 2000: 382).

      Замечание об «утраченных чертах подлинного национального характера» дает понятие о том, как близки были в своих истоках будущие «западники» и будущие «славянофилы». Националистический романтизм, которым, по словам Гершензона, «питалось у нас вольномыслие», оказался равно подходящей пищей и для национально-мессианской и для социально-мессианской идеи. Обеим свойственна самоидентификация со страданием определенного, избранного народа или класса, а также убежденность в существовании враждебных сил, уничтожение которых неоходимо для достижения всеобщей гармонии.

      Послание кузине Печерин сопровождает стихотворением, в котором трудно угадать будущего «западника»:

      Негде вам склонить главы,

      Бедные сыны России!

      Гибнете под игом вы

      Чужеземной тирании!

      Где ты, где, святая Русь?

      Где отцов простые нравы?

      Где живые их забавы?

      Ах! Куда ни оглянусь —

      Племя хладное, чужое

      Подавило все родное…

      Где ты, где, святая Русь?

      (Гершензон 2000: 383)

      Скорее всего, Печерин выражает здесь чувства, которыми заразился при чтении Загоскина – «нового Прометея», талантливого беллетриста консервативной националистической ориентации. В стихотворении «Продолжение бала. Русские романы», датированном 20 февраля 1833 года, незадолго до отъезда за границу, Печерин отзывается об историческом романе Д. Н. Бегичева «Семейство Холмских» весьма критически, его не удовлетворяет отсутствие воображения, тяжеловесность бытописательной прозы. Очевидно, националистические идеи, выраженные живой прозой у Загоскина, привлекли ненадолго Печерина, а в тяжелом романе Бегичева он ощутил мертвечину реконструированного прошлого, народность, явленную «в кунсткамере». Эстетическое чувство, воспитанное на классических и современных европейских образцах, жаждало созданий творческой фантазии. Если пушкинская графиня из «Пиковой дамы» не знала о существовании русских романов, печеринской «герой» с ними знаком, но они его отталкивают:

      Романов русских, право, я не чтец,

      В них жизни мощный дух не веет!

      Лежит, как пышно убранный мертвец,

      А под парчой все крошится и тлеет. (…)

      Всего тут понемножку: и народность,

      И выписок из хроник целый ряд,

      И грубая речей простонародность,

      На жизнь и в