Безусловно, это была уважительная причина, чтобы остановить бой. Никто бы не посмел упрекнуть тренера. Завсегдатаи боксерского зала знали, что такое служба. Капитана Рюмина, опера МУРа, разыскивал начальник его отдела. Противник прекрасно это понимал. Бой не закончен. Он просто перенесен. Рю
Рюмин кивком поблагодарил противника, зубами развязал перчатки и поплелся в раздевалку. Снял насквозь мокрую майку, трусы, плавки и встал под душ.
Горячие тугие струи обжигали тело, били по коричневому расколотому кафелю и, закручиваясь, убегали в сток. Душевая наполнилась белыми клубами пара. Рюмин стоял, уперевшись руками в стену, до тех пор, пока мог выдержать. Потом закрутил кран горячей воды и на полную мощность врубил холодную.
Здесь все было, как двадцать и тридцать лет назад. Старые облупившиеся стены, протекающие краны, в туалете, на сливном бачке – треснувшая и заклеенная «скотчем» крышка.
Три минуты – они для всех три минуты. Пот бойцов пахнет одинаково. Неравенство начиналось за дверью, на улице: одни приезжали на новеньких сверкающих иномарках, другие – на подержанных, Рюмин добирался на потрепанной «восьмерке», некоторые и вовсе тащились на метро. Но в раздевалке, душевой и на ринге все были равны. Непреложный закон, покоившийся на прочном фундаменте – крепких подзатыльниках Шелягина.
Никто не знал толком, сколько ему лет. Кто-то говорил – семьдесят, кто-то утверждал, что почти восемьдесят. Это не имело значения – тренер был всегда и, казалось, всегда будет. Он был вечен, как сам бокс.
Наверное, потому и ходили сюда его ученики – погрузневшие, полысевшие, обросшие семьями и проблемами, заматеревшие в чинах и хлебнувшие всякого лиха, – что хотели воочию убедиться: кое-где настоящие мужские ценности остались вечными. Неважно, на чем ты приехал. Надевай перчатки и дуй на ринг: покажи, чего стоишь на самом деле!
Рюмин выключил воду. Ноющая боль немного утихла. Она покрывала тело пятнами; Рюмин чувствовал ее, как дырявую одежду. В некоторых местах мышцы пульсировали, кожа покраснела и вздулась. Через пару часов там будут синяки, но это не то, о чем стоило беспокоиться. Рюмина волновало другое.
Он выдыхался. Все-таки сорок лет – возраст для бокса опасный. Предельный. Хочется сбавить обороты и красиво уйти, но как правильно определить момент, когда уже пора? Даже великие профессионалы не всегда могли это сделать.
– Может, тебе сняться с соревнований? – услышал он голос Шелягина.
Тренер сидел на лавочке. Железный шкаф для одежды скрывал его фигуру.
Рюмин снял с крючка полотенце.
– Что, никаких шансов, Юрий Иванович?
Шелягин встал и подошел к нему.
– Шансы есть. Но их мало. На первенстве общества соберутся молодые сильные ребята. Может, ты и пройдешь первый круг. Может, повезет, и выйдешь в четвертьфинал… Но потом…
Рюмин