Метро. Дмитрий Сафонов

и не смог ничего сделать. Потому что был уже мертв.

      – Значит, я зря так торопился?

      – Что это за крик? – спросила Алиса, и Денис посмотрел через головы назад.

      – Я не знаю, – сказал он. Но он именно знал.

      Лежавшие в проходе медленно вставали. Кто-то помогал им подняться и отойти в сторону. Наконец завал из людских тел исчез сам собой, и стало видно, кто кричал – мужчина в кожаном пиджаке. Едва почувствовав свободу, он вскочил на ноги и стал топтать человека, лежавшего под ним.

      – Тварь! Гад! – кричал мужчина. Правую руку он крепко прижимал к животу, словно боялся, что оттуда что-нибудь вывалится.

      По его лицу катились крупные капли пота, будто он угодил под проливной дождь. На лбу и висках вздулись толстые вены.

      – Тварь! Тварь! – орал он, с ожесточением заколачивая каблук в человека, лежавшего на полу. Между пальцами у него сочилась кровь. – Он прогрыз мне брюхо!

      Мужчину схватили за руки и оттащили в сторону.

      Затем Денис увидел, как с пола, шатаясь, поднимается другой мужчина, с лицом, залитым кровью. Она была повсюду, но, пожалуй, не вся кровь была его.

      Дениса передернуло от этой картины. Она была страшной, но самым страшным была ее совершенная безвыходность. И тот, и другой мужчины были зажаты навалившимися телами, и никто из них не мог пошевелиться. И нижний грыз живот верхнего, потому что он не давал ему дышать. Скорее всего, он делал это не намеренно, а от отчаяния, повинуясь слепому инстинкту самосохранения.

      "Не надо было расстегивать пиджак!" – подумал Денис и впервые по-настоящему испугался. Действительно, в том кромешном аду, куда они угодили – вместе с еще несколькими сотнями человек – единственным спасением было не расстегивать пиджак. Все остальное от них не зависело.

      Или – зависело?

      Где находится предел человеческих возможностей? Где проходит та грань, за которой внешние обстоятельства изменить уже невозможно?

      Прошло всего два месяца с тех пор, как ему чудом удалось спастись из обваливающейся Башни. И все эти два месяца он мысленно возвращался к событиям того страшного июльского дня, пытаясь понять, чем же на самом деле было его спасение. Цепью счастливо сложившихся случайностей? Или – не совсем случайностей?