– Назови имя этого князя, если хочешь, чтобы я тебя оставил.
– Ой, ты мне сломаешь руку! Мушегом его зовут, Мушегом. Это князь Андзевский. Вот они! Вот едут нечестивцы!..
Гурген сейчас же отпустил руку воина. «Ну, беги теперь, негодник!» – воскликнул он и окинул взглядом небольшой отряд всадников, мчавшихся ему навстречу, Их было человек двадцать. По внешнему виду и поведению можно было догадаться, что это были воины эмира из Хол, которые, осадив крепость Кангуар, хотели взять в плен князя Мушега и овладеть крепостью.
Гурген сбросил плащ. С небольшим щитом в левой руке и длинным мечом в правой он натянул поводья и, воскликнув: «А ну, покажи себя, Цолак!» – помчался вперед. Ураганом налетели на вражеский отряд человек и конь. Гигантский меч, сверкая, как молния, косил направо и налево, во все стороны летели убитые и раненые. Через несколько минут вокруг никого уже не было: кто бежал, спасая свою жизнь, кто пал. На поле боя оставался один всадник со связанными руками и закованными в цепи ногами. Он растерянно оглядывался вокруг. Это был князь Мушег Андзевский.
Гурген подъехал к нему, спешился и, достав из ножен кинжал, молча перерезал веревку на его руках. Цепь, сковывающая ноги, была замкнута на замок, надо было или найти ключ, или позвать кузнеца. В это время со всех сторон стали сбегаться люди; кто из них был вооружен, кто безоружен – все стали суетиться вокруг освобожденного князя. Один нашел его шлем, другой принес меч, третий перевязывал рану на плече. Гурген стоял в стороне до тех пор, пока Мушег, придя в себя, не обратился к нему:
– О храбрец! Скажи мне свое имя, чтобы знать, кого мне благодарить за свое спасение.
– Меня зовут Суреном из Шахкума, – ответил Гурген.
– Прекрасно, князь Сурен, прошу тебя пожаловать в мой замок погостить, где я попрошу тебя принять от меня дары за твой великий подвиг. Едем же ко мне!
А Гурген, не удостаивая его ответом, разглядывал Мушега. Князь Андзевский оставлял впечатление простодушного человека средних физических и духовных способностей. Ему было лет сорок, но бурно проведенная молодость наложила на него преждевременную печать утомления. Совершенный портрет современного князя, равнодушного к своему народу и не пользующегося его любовью. «Бедная, бедная моя Эхинэ», – думал Гурген, молча следуя за толпой, которая, почтительно окружив всадника, шепталась между собой: «Вот этот всадник разбил арабский отряд и освободил князя…», Те из воинов, кто ехал сзади, говорили громче, оставившие же князя в беде воины уверяли, что в курдском отряде было не менее ста человек. А воин, уговаривавший Гургена бежать, показывал синяки на своей руке и говорил:
– Смотрите, это следы его пальцев. Еще немного, и он сломал бы мне руку. Удивительно ли, что человек, обладающий такой силой, перерубил столько людей?
Убитых