Душка ты моя, несравненная моя Полина. Ты верно думаешь, что я в сумасшедшем доме, получив мое письмо от 22-го. Так надо было. В Нельи, вообще при королевской квартире, существует черный кабинет; тут все письма пересматриваются, и содержание их доводится до сведения короля. Хороша я была бы, если бы пустилась на откровенность! Я это знаю наивернейшим образом: это мне сказал сам герцог. Он мне диктовал мое письмо к тебе от 22 августа и взвешивал каждое выражение. Он такой душка, и всему он цену знает. Он насчитал, что мне стоит его любовь: я более десяти тысяч франков издержала на мои туалеты, находясь в Нельи, и более сорока тысяч франков в Компьене, в четыре месяца; он говорит, что эти деньги вернет с излишком, когда вернется в Париж. Он мне продиктовал письмо к нему, которое я должна отправить из Компьена. Я ему откровенно сознавалась в издержанных деньгах в течение четырех месяцев и просила его прислать мне сорок тысяч франков, а шестьдесят вы получите от меня. Мы вместе хохотали от души при мысли, что письмо мое попадет в руки короля. Я очень весело провела время; все, даже король, были крайне любезны со мною. Между чудными подарками я получила от королевы очень богатый браслет с бриллиантами чистейшей воды. Принцесса Аделаида подарила мне четыре вазы с портретами четырех сестер, любовниц короля Людовика XV. Вазы очень хороши. Она мне подарила их сначала две, на другой день моего представления, а потом прислала две другие: две синие и две зеленые. Принцесса говорит, что они расписаны до революции. К этому времени принадлежат сами вазы en patte tendre и декоры, которые писаны золотом; это мне сам кроньяр говорил. Медальоны писаны Константэном, два же портрета – Марешалом; эти медальоны были расписаны цветами. Что за варварство! Они теперь ничего не стоят. Броньяр говорит, что он, пожалуй, их даром возьмет для музея, и приходил даже просить об этом принцессу. Хорош гусь! Принцесса Аделаида предпочла отдать их мне, говоря: «Это за удовольствие, доставленное королю и мне вашей игрой на барабане». Эти две вазы мне подарены, не без эпиграммы, как и первые. Мы встретились у манежа; я разговаривала с юным принцем Жуанвильским, который мне очень нравится; я им непременно займусь нынешней зимой. Принцесса Аделаида подозвала меня и сказала вполголоса, тоном очень дружеским: «Не отвлекайте юношу, ему учиться надо». Я не была дома десяти минут, как лакей принцессы принес мне от нее в подарок две вазы. Это мне напоминает, что я тебе не рассказывала про манеж. Я туда хожу, когда имею время, иногда два раза в день, упражняться на барабане. Во дворце невозможно. А здесь я играю и упражняюсь вдоволь, никто мне не мешает, и я никому не мешаю. Я играю тот пресловутый марш, когда король атакует при Жемаппе и отбивается при Вальми. Король в день св. Людовика беспрестанно приговаривал, приходя каждый раз в восторг: «Да, это так было – и тут начал накрапывать дождь. Вы точно сами видели дело. Так и слышно, что дождь идет. Наполеон в честь этого дня пожаловал Келлермана титулом герцога Вальми. А я обе атаки вел в том и другом