И он продолжал лежать, дожидаясь своего часа.
Дождался.
Наевшись, мужик забрался в шалаш и уснул там, оглушительно захрапев. Егорка ящерицей соскользнул вниз, целясь на котелок с кашей – больше ни о чем не думал. Но когда стал подползать к нему, вдруг увидел сбоку шалаша большой сосновый чурбак, а на нем – воткнутый на уголок топор. Хороший, добрый топор на ловком, чуть изогнутом топорище. Егорка зацепился за него взглядом и замер, распластавшись на траве. Справа – котелок, слева – топор. Егорка вздохнул неслышно, набирая в грудь побольше воздуха, и пополз к топору.
Крепко спавший старатель так и не открыл глаза. Только успел фыркнуть по-лошадиному и захлебнулся кровью, хлынувшей из разрубленной наискосок переносицы. Для верности Егорка рубанул еще раз, еще и лишь после этого задом, на четвереньках, выполз из шалаша и бросился к котелку. Зажал его между коленей и пригоршней стал вычерпывать оставшуюся кашу. Засовывал ее в рот, судорожно глотал, не чуя вкуса, а правой рукой все еще крепко сжимал топорище и не видел, как с остро отточенного лезвия срываются и падают беззвучно в траву тяжелые кровяные капли.
Уходил он вверх по ручью, по-прежнему прихрамывая, но шаг его теперь был бодрым и скорым: на ногах – бродни старателя, за спиной – ружье и мешок с крупой, за поясом – топор, а на груди – ощутимо тяжелый кожаный мешочек с золотом на толстой и крепкой, тоже из кожи, веревочке. Хорошо потрудился косматый старатель, хватит на веселую жизнь. Шел Егорка и не оглядывался, а за спиной у него все выше вздымалось пламя, плясавшее на сухой траве и жердях шалаша. Обрушатся они скоро вниз – и останутся от неизвестного человека только пепел да обугленные кости. Размоет их дождями, высушит солнцем, разметет ветром, и ничего не поделаешь – судьба такая.
А самого Егорку, за левым плечом которого, видно, бес задремал и попустился, судьба на этот раз сберегла: он еще раз одолел горную тропу, спустился с опасной каменной осыпи, прополз, в кровь обдирая спину, под буреломом и добрался до Белоярска, где осел в ночлежке у Дубовых и загулял, разодрав до пупа рубаху, отчаянно и безоглядно.
Часть вторая
1
Донесения Коршуна, поступавшие с педантичной регулярностью, Александр Васильевич складывал в отдельную папку и держал ее в дальнем углу своего огромной сейфа. Время от времени доставал эту папку, перечитывал бумаги, покрытые мелким, убористым почерком, неожиданно вскакивал с кресла и вышагивал по кабинету, по-петушиному вздергивая голову. Казалось, что он сейчас закукарекает. Но Александр Васильевич стремительно возвращался на место, снова склонялся над бумагами и звонко приговаривал, бесшумно переворачивая листы:
– Погоди, дедушка, не помирай, мы за киселем побежали…
Что