2
Не являясь лингвистом, Гюнтер больше интересовался другими достоинствами спутницы. Например, ее аккуратной упругой попкой и острыми грудками, натягивающими ткань тенниски. «Private property» было написано на ней, что в переводе означало «Частная собственность». Гюнтер не возражал против такой формулировки. Частная так частная, собственность так собственность. Ведь он хотел вступить в права владения лишь временно. Долгосрочная аренда прелестей Цветелены не входила в его планы. Порезвиться с ней до утра – другое дело. Чтобы было чем похвастаться перед друзьями за кружкой пива на гамбургской Гроссе-Фрейхейт. Болгарских шлюх там не попадалось. Болгары только-только осваивались в Евросоюзе.
– Отвернись, пожалуйста, – попросил Гюнтер, прежде чем стащить шорты.
– Пожалуйста! – Передернув плечами, Цветанка отошла на несколько шагов и остановилась спиной к спутнику.
Это означало, что время и деньги потрачены даром. Вот что значит метать бисер перед свиньями. Раздражаясь все сильнее, Гюнтер избавился от одежды и направился в море, хотя, по правде говоря, терпеть не мог холодную воду. Не любил ее почти так же сильно, как холодных, неприступных женщин. Однако чем старше становился Гюнтер, тем больше таковых появлялось вокруг. Если так пойдет дальше, то к его шестидесятилетию мир окажется заселенным одними только целомудренными девицами строгих правил. Родители в шутку называли Гюнтера «порождением лета любви и сексуальной революции», но шестидесятые годы давно отгремели, а новый век грозил аукнуться сексуальной контрреволюцией, будь она неладна.
– Не вода, а парное молоко! – крикнул Гюнтер, обернувшись. – Ты уверена, что не хочешь искупаться?
– Какое-какое молоко? – переспросила Цветанка. Все-таки ее словарный запас был скудноват.
– Теплое, – пояснил Гюнтер, с отвращением погружаясь по волосатые плечи.
«Доплыву до буйка – и сразу обратно, – решил он. – Неразумно оставлять вещи под присмотром малознакомой болгарской дикарки. Сегодня она стоит за стойкой отеля, а завтра исчезнет в неизвестном направлении. С кредитными карточками одного из своих постояльцев. Пусть это будет кто угодно, только не я».
Гюнтер обернулся в сторону берега и захлопал глазами, словно это могло рассеять ночной мрак.
– Эй, Цветанка, ты где? – тревожно прокричал он. – Не соскучилась в одиночестве?
В ответ гробовое молчание. Лишь неразборчивый гомон доносится с набережной, да шелестит море, вылизывая песок до стеклянного блеска тысячами волнистых языков. И еще голосит в отдалении неугомонный подражатель Тома Джонса, выводя бесконечное: «Лайла, лай, дилайла». Какого черта?
Разглядев смутное белое пятно на песке, Гюнтер перевел дух, болтая ногами, чтобы держаться на поверхности. Напрасно запаниковал. Никуда Цветанка не делась, сидит на пляже, сторожит одежду. Гюнтер уже намеревался вторично окликнуть ее, чтобы еще раз предложить искупаться, когда внезапное прикосновение к бедру заставило его захлебнуться.
– Гырл! –