Сотрудник отдела невидимок. Сергей Донской

солнце или перепил анисовой водки. В худшем – сообщат об инциденте российскому консулу и порекомендуют определить Юрьева в психиатрическую лечебницу. Если же ему все-таки поверят и чудом обнаружат улику, то Юрьеву придется давать свидетельские показания, подписывать протоколы и заполнять анкеты, а он не имел права привлекать к себе повышенное внимание блюстителей порядка. Общение с ними чревато срывом встречи со связным. Рассказывай потом начальству про руку на дне. Проваленная операция может стоить карьеры, а переквалифицироваться в дворники Юрьев готов не был. При одной мысли об отставке у Юрьева возникло чувство, напоминающее изжогу. Моральную.

      – Плохо, – подтвердил он, вымученно улыбаясь.

      – Алкоголь синдром? – нахмурился Папá.

      Ах, если бы причиной было банальное похмелье!

      – Да, – соврал Юрьев. – Небольшой перебор вчера случился.

      – Не рекомендуется делать миксы.

      – Гм, миксы?

      – Смеси, – подобрал синоним Папá. – Кто не мешает с пивом мастику или ракию, у того голова болеть не будет.

      «Будет, – мысленно возразил Юрьев. – Она уже болит, голова. Раскалывается от тревожных мыслей».

      Мимо прошла супружеская пара преклонного возраста. Немцы, как определил Юрьев, были обряжены в пестрые одежды и весили вместе центнера два. Толстенные, порозовевшие от солнца, с тяжело колыхающимися телесами и кривыми ножками, они походили на мультяшных слонов или бегемотов. Но забавными они Юрьеву не показались. Он бессознательно взглянул на руку немца, прикидывая, какую силищу и точность необходимо приложить для того, чтобы отсечь ее одним ударом. К горлу подкатил ком. Юрьев провел ладонью по глазам, прогоняя видение, подброшенное мысленным взором.

      – Давно хотел спросить вас, – сказал он, вставая, – в здешних водах водятся хищные рыбы?

      – Как же иначе? – удивился Папá.

      – И чем они питаются? Кем? – поправился Юрьев.

      – О, корма хватает. Все кого-нибудь кушают. Так устроен мир. Глобаль аппетит.

      Вот уж действительно. Вместо того чтобы корпеть над заумными манускриптами, философам следовало бы поспрашивать о смысле жизни у простых людей.

      – Акулы? – предположил Юрьев.

      – Есть и акулы, есть, – подтвердил Папá с такой гордостью, словно лично сотворил их и запустил в море.

      Глядя на него, трудно было удержаться от улыбки, но Юрьев удержался. Он опасался, что его улыбка будет воспринята как страдальческий оскал.

      – На людей нападают? – спросил он.

      Папá расхохотался, качая головой:

      – Черноморские акулы, или катраны, как их иногда называют, маленькие, размером с собаку. – Он развел руки в классическом жесте рыбака. – Нет причин для фобии. Скверная водка, смешанная с пивом, – вот что по-настоящему опасно для жизни. Убийственная, ха-ха, смесь.

      По привычке Юрьев проанализировал смех, делая это автоматически, как компьютер, настроенный на определенную программу. Когда в хохоте преобладает буква «у»,