Прямая фигура Понарина в центральной вершине равнобедренного каменного треугольника стола сидела неподвижно, внимая и предавая анализу каждое услышанное слово. Лишь его хрустального цвета глаза, передвигаясь, блестели в темноте. А когда Зан Вэллкат закончил, Понарин из темноты с другой стороны стола обратился к Виктору:
– Ведь этот ученый из твоего города, Виктор. Что ты думаешь о нем?
Ворман, прежде чем ответить, невольно взглянул на пустующее место за столом, помня, что высказывать свое мнение здесь следует с учетом интересов всех сторон.
– Вайнер затворник, тихий старый человек, прежде я даже не знал о его существовании. Я не могу добавить ничего больше к тому, что сегодня уже прозвучало в этой комнате. Но я допускаю, что в мозгу ученого втайне от всех могут рождаться идеи, способные так или иначе изменить мир. И я допускаю, что Зан способен разглядеть такого ученого.
Понарин поднял рук, прося тишины, и Виктор почтительно замолчал.
– Меня не интересуют идеи ученых. Меня интересует, может ли открытие некой абстрактной величины в расчетах этого физика быть полезно для нас. Громкие фразы, аналогии с мифами, это просто способ популяризировать новую теорию. Сегодня речь идет только о применении этой теории.
Сухая практичная страсть, с которой Зан вновь заговорил, свидетельствовала о том, что он разделяет мнение Понарина.
– Вскоре после публикаций, заинтересовавших меня, Вайнер единственный раз в жизни выступал на научной конференции в Париже. Вероятно, на этом настоял его университет. Когда я увидел потерянного сконфуженного всей этой толпой на конференции старика, как он оглядывал людей, собравшихся в зале, как провожал взглядом предыдущего ученого, выступавшего перед ним; как он, сам не замечая, перебирал пальцами воздух и стоял у микрофона, старательно напрягая мышцы шеи, чтобы начать говорить, я посчитал, что зря трачу время на него. На очередного безумца с формулами. А потом он заговорил