В связи с этим особенно тревожили сроки, не поддающиеся даже приблизительной предварительной оценке. Любое инновационное исследование сопряжено с долей риска, и одним из возможных выводов мог оказаться тот факт, что проект неосуществим в указанное время или неосуществим вообще. Подписываться в такой ситуации под сроками, которые Ариэль изначально уконтрaпупил до предельного минимума, выглядело самоубийственной затеей, и я решил в понедельник обстоятельно обсудить этот вопрос.
Перечитав и внеся мелкие правки, я не стал отсылать, решив дождаться воскресного вечера. Пусть сложится впечатление, что я все выходные трудился не покладая рук.
– Сегодня тебе нравится Ира, а через месяц кто? Катя? Маша? Наташа? Ты же сам понятия не имеешь, что с тобой будет завтра.
– Ир, зачем ты так… – мямлю я упавшим голосом.
Вот во что превращается очередная попытка завести разговор о переезде в Сан-Франциско.
– Я вынуждена смотреть на вещи прагматично.
– Ир, это что, сцена ревности?
– Илья…
– Нет, Ира, давай разберёмся, зачем ты это говоришь? – я задет и чувствую, что начинаю злиться. – Я, вроде, не давал повода к недоверию. Или ты про кассиршу? Так я же не сделал и полшага ей навстречу. Или тебе кажется, что за твоей спиной я бы поступил иначе?
– Нет, я не про кассиршу. И нет, мне не кажется, что сегодня ты бы поступил иначе.
– Так в чём же дело?
– Дело в том, что я мать. У меня есть ребёнок. Я обязана думать о будущем. О его будущем в первую очередь.
Довод "я мать" – это нечестно. Это вообще беспроигрышный аргумент в любой ситуации. А ещё я догадываюсь, что недосказанное окончание фразы звучит так: "я мать, а ты оболтус и шалопай".
– Да, ты мать, – говорю я, сделав несколько глубоких вдохов, как советует мой друг Шурик, употребляя новомодный термин anger management[19]. – Этот факт не укрылся от моего внимания. И… я прекрасно нахожу с твоим сыном общий язык. Ты сама не раз об этом говорила, ведь так?
– Так… – утомлённо кивает Ира.
Я жду продолжения, но она смотрит в сторону. Я узнаю этот взгляд, этот тон и эту позу. Разговор окончен. Она замкнулась и больше не слушает.
– Ир, но я ведь, ты знаешь, что я и на этом фронте стараюсь, – не в силах остановиться, я предпринимаю ещё попытку. – Если я что-то делаю не так – дай знать. Говори со мной, скажи что-нибудь, только не молчи.
– Это не фронт, – роняет она.
– Ира! – почти кричу я и, поймав себя на этом, резко сбрасываю обороты. – Ир, я забочусь не только о тебе, но и об Алексе. Разве ты не замечаешь? Ты знаешь, ты не можешь не видеть, как мне это важно. Действительно важно. Ты делишься переживаниями, рассказываешь о его проблемах. Я вникаю. Переживаю вместе с тобой. Стараюсь