– Горбачев, что ли?
– Он, именно он, – Евлампий взял со стола индюшачью лапу и вознес ее над головой. – Это наш человек!
Гости в тупом изумлении воззрились на хозяина. Возникла тягостная пауза. Никто, собственно, не понимал, что именно хочет сказать глава застолья.
– Вы, Евлампий Миронович, как-то так, – не совсем внятно пророкотал наконец милицейский, – что значит, наш человек? Невразумительно, прошу прощения за слово.
– Наш, наш! – оборвал его Евлампий. – То есть такой же, как мы с вами. Братки мои, – вдруг заголосил он, – долго мы ждали!.. И вот наконец!..
– Не понимаю тебя, Евлампий, – веско произнес директор лесхоза. – О чем ты? Что это? Как ты о генсеке говоришь?!
– Дураки вы, – презрительно произнес Евлампий и швырнул индюшачью лапу на стол. Она плюхнулась в клюквенное желе, брызгами разлетевшееся в разные стороны, кровавыми каплями застыв на одежде и лицах гостей. Большинство, недовольно морщась, полезло за носовыми платками.
– Помяните мое слово, – пророчествовал Евлампий, – скоро все изменится, да так, что вы и не поверите. Я в людях разбираюсь. Это вам не Андропов. Да на ручонки его посмотрите. Нашли, кому дать вожжи. А говорит? Ну, прямо народный артист. Помяните мое слово, нас ждут великие перемены.
– Евлампий Миронович, вы прямо вещун, – вступил в разговор гинеколог, – что вы подразумеваете под понятием «великие перемены»? Система, что ли, рухнет?! – он визгливо засмеялся, изо рта во все стороны полетели брызги слюны и кусочки недоеденной пищи.
– А может, и система, – шепотом закончил Евлампий. – Вы правы друзья, пейте, кушайте и старайтесь не думать о том, что будет завтра.
А завтра сулило такое, о чем раньше немыслимо было и мечтать. Как гром с ясного неба грянул Закон о кооперации. То, что еще вчера было противозаконным и строго каралось, сегодня не только разрешалось, а, наоборот, приветствовалось. В определенных кругах это вызвало недоуменные толки и даже явные опасения. Жаркие дискуссии проходили на даче у Евлампия, где собирались люди, связанные с подпольным бизнесом, и чиновники, от этого бизнеса кормившиеся. У большинства господствовало единое мнение: невиданные доселе новшества ненадолго – на год, от силы на два. А сделано все для того, чтобы выявить теневиков, а потом одним махом всех и накрыть. Лишь у прозорливого Евлампия было особое мнение.
– Ни хрена вы не понимаете, – насмехался он, – возможно, там, наверху, – он тыкал пальцем в небо, – кто-то так и рассуждает. Мол, пускай повылезают, как червяки после дождя, потом мы всех в одночасье и прижмем. Но, поверьте, стоит только отпустить вожжи, а дальше…
– Ну что, что дальше?! – с трусливой надеждой вопрошали слушатели.
– Неуправляемая стихия рынка сметет все и вся, – туманно изрекал Евлампий. – Наступит время всеобщего обогащения.
Слушатели смеялись.
– Всеобщего обогащения быть не может, – отсмеявшись, изрекал наконец самый