– Плохо, Еленка.
– Шесть душ кормил, – вздохнула она. – Шесть душ, сам седьмой…
– Сам седьмой, – повторил Иван, упорно разглядывая огонек папиросы.
Они опять замолчали. Еленка стояла, по-бабьи пригорюнившись, опустив худенькие плечи, чуть прикрытые легким платьем, а он неторопливо курил, по привычке держа папиросу огнем в ладонь.
– Кого-то вместо Федора пришлют, – не то спросила, не то сказала она.
Иван бросил папиросу за борт, поднялся:
– Пойдем в кубрик. Застынешь.
По железному трапу они спустились в тесный низкий кубрик. Четыре дивана окружали небольшой, прикрепленный к полу стол; три из них были застланы. В углу возле трапа размещалась вделанная в железный шкаф печурка; остывая, она изредка потрескивала. В противоположном углу был шкаф для одежды и еще один маленький подвесной шкафчик, в котором хранились судовые документы, ведомости, бинокль и прочее ценное имущество.
От недавно истопленной печи в кубрике было душно. Иван снял пиджак и палкой открыл потолочный люк. Свежий воздух ринулся вниз, а Иван с беспокойством оглянулся на Еленку:
– Не надует?
– Нет. – Она ловко поворачивалась в тесном проеме между печуркой, кухонным столиком и трапом, готовя ужин. – Я уж и постирать успела, и помыться, и обсохнуть, пока вы ходили.
Большими ломтями она нарезала черный хлеб, подала соль, пучок зеленого луку, ложку и большую эмалированную миску, доверху налитую густой ухой. Он взял было ложку, но посмотрел на Еленку и отложил:
– А ты что же? Или не голодна?
– Не хочу, – сказала она. – Вы кушайте. Не знаю, горяча ли уха.
– В самый раз, – сказал он и начал есть, а она села напротив и подперла подбородок рукой.
Они вообще говорили мало, а за едой не говорили никогда, потому что еда не была для них развлечением. Еленка просто молча глядела, как неторопливо и старательно он ест, как аккуратно подставляет под ложку ломоть хлеба, чтобы уха не капала на стол и чтобы ей было меньше хлопот с уборкой. Она любила смотреть на него, когда он ел: в ней появлялось уютное чувство хозяйки, заботливо кормящей главу семьи после тяжелого трудового дня, и тогда тесный кубрик казался просторным домом, бревенчатые стены которого веками источают смолистый дух…
Иван вытащил из миски большую разваренную рыбу и стал есть ее, выбирая кости.
– Хорошего Федор подъязка поймал… – начал он и, поняв, что ест сейчас, пожалуй, последний улов, который выпал на долю его помощника, сказал: – Яблоки Федору отнесешь в больницу. Я утром к домашним его зайду, а оттуда – в контору: надо нового помощника искать.
Потом он вылез на палубу покурить, а Еленка убрала со стола и вымыла яблоки, заботливо вытерев каждое. Ей хотелось надкусить одно, почувствовать во рту кислый до оскомины сок, но она только понюхала их и сложила в сшитый из старой наволочки мешок.
Покончив с хозяйством, она разделась и легла. За тонким бортом чуть слышно