– А когда изучу и запечатаю, то что?
– Доставишь в Грузию. Лично.
– Почему это нельзя сделать по официальным каналам? – с сомнением спросил Бондарь. – Существуют посольства, консульства, всякие там дипломатические курьеры…
– И общества русско-грузинской дружбы тоже существуют, – подхватил Роднин. Оттого, что он стоял к кабинету спиной, его голос звучал глухо. – Но дружба дружбой, а служба службой. Наша задача – не только передать грузинским властям неопровержимые доказательства террористической деятельности Гванидзе. Мы хотим вынудить Грузию не просто выдать преступника, а публично осудить его и применить к нему самые жесткие меры. – Роднин тяжело повернулся вокруг оси и двинулся в обход кабинета. В полумраке казалось, что это движется большой темный шкаф, под которым скрипят и гнутся половицы. – Таким образом, – рассуждал он, – будут достигнуты две цели. Первое: террорист понесет заслуженное наказание. Второе: грузинские власти пойдут на конфронтацию с чеченскими сепаратистами, после чего отношения между ними значительно ухудшатся. Мы вобьем между ними клин.
– Давно пора, – оживился Бондарь. – Только лучше бы не клин, а кол.
– Что-о? Какой кол?
– Осиновый. И не между, а куда следует.
– Помолчи, капитан, – скорее попросил, чем приказал Роднин. – Я не закончил.
– Извините, товарищ полковник.
– Да я только этим и занимаюсь, что тебя извиняю. Поимей совесть. Есть у тебя совесть?
– Куда ж без нее, – вздохнул Бондарь.
– И что она тебе подсказывает? – полюбопытствовал Роднин.
– В данный момент помалкивает, товарищ полковник.
– Вот и ты помалкивай.
– И вопросы по существу задавать нельзя? – притворно огорчился Бондарь.
– Вопросы – можно, – рассеянно кивнул Роднин на ходу. – Если, конечно, по существу.
– Что за птица этот Шалаев, он же Гванидзе? Почему именно за него мы уцепились? Террористов в Грузии – хоть пруд пруди. Чем же он такой особенный?
– А ты с фотодокументами ознакомься, капитан. Многие вопросы отпадут сами собой, гарантирую.
Последовав совету полковника, Бондарь аккуратно возвратил снимки в конверт и застыл, машинально трогая горизонтальный шрам на подбородке. С этого момента он все больше молчал и слушал. Недобро молчал. Внимательно слушал.
Нодар Шалаев был прирожденным садистом. Живодером. Душегубом, убивавшим своих жертв не просто с особой жестокостью, но и с наслаждением. На его личном счету было около тридцати показательных казней. Шалаев, или Чака-медведь, как звали его в горах, не упускал также случая подвергнуть пленников пыткам. Некоторые из них сходили с ума, дожидаясь своей очереди, так страшно кричали несчастные, попавшие в лапы чудовища. Шалаев, получивший в молодости высшее медицинское образование, хорошо разбирался в анатомии человека и обожал орудовать скальпелем.
– Однажды, – продолжал Роднин, опустившись в кресло, – этот изверг содрал