– Бережешь, что ли?
– Почему берегу? – не поняла Алена.
Я взглянул на нее. Она была чертовски привлекательна, за ней действительно не грех было погнаться не то что сквозь кусты, но и по болотищу нехоженому; светлые, в меру подкрашенные чем-то золотистым волосы, серо-зеленые глаза, умеющие смотреть с какой-то особенной нежностью… Желтая полупрозрачная блузка в обтяжку давала возможность убедиться в прелести линий тела, а вот брюки Алена, по-моему, носила совсем зря – с ее-то ножками! («Я от ног твоих, Алена, делаюсь умалишенным», – сам сочинил!)
– Я подарил – потому и бережешь, – ответил я, мимолетно удивившись ее непонятливости и тут же забыв об этом.
– Ой, берегу, Дрюнечка! – улыбнулась Алена. – Кто знает, когда еще подаришь, и подаришь ли?
Ничему я тогда, конечно, не придавал значения, да и не мог придавать. Неожиданный Аленин звонок. Наша встреча не возле ее работы, как обычно, а у совсем другой остановки. Чуть ли не спринтерский рывок из сквера в машину. Эти новые духи. А до того – визит сухощавой леди по поводу анкетирования для «Вечернего вестника». Ни о чем я не подозревал, и только потом… Случалось, я мог прервать неприятный или просто страшный сон, но как вынырнуть из вот этого затянувшегося сна – я не знал.
Перебрасываясь фразами о том, о сем, мы оставили позади оживленный центр, прокатили по мосту, и «Агасфер», кряхтя, полез в гору, упорно сокращая расстояние до моего жилища, доставшегося мне от родителей; бывшая моя жена ни словом не обмолвилась о дележе и размене жилплощади, и еще до развода, забрав дочку, ушла к своей маме, в такую же двухкомнатную квартиру.
Результатом активной получасовой деятельности Алены на кухне оказался очень даже неплохой ужин. По телевизору шла очередная серия чего-то латиноамериканского, мы попивали шампанское – и вдруг одновременно посмотрели на мой широкий, уже хорошо знакомый Алене диван…
До сумерек было еще далеко, из раскрытого окна доносились со двора крики резвящейся малышни и идиотский гогот подростков, ежевечерне оккупирующих ими же искалеченную и заплеванную беседку. Я лежал на диване, на паласе рядом с диваном белели Аленины трусики, а сама Алена голышом прохаживалась по комнате, оправляя свои длинные волосы цвета летнего солнца. Я любовался ее стройной фигурой и накапливал силы для нового штурма.
Алена остановилась у письменного стола (за этим столом отец всегда писал и просматривал свои конспекты, готовясь к лекциям), начала водить пальцем по корешкам книг, которыми была битком набита полка над столом. Я продолжал смотреть на нее, на ее оттопыренную попку, на белые мячики грудей; их упругость до сих пор словно бы ощущали мои пальцы. Алена передвинулась вдоль стола, притронулась к висящему на стене небольшому темно-зеленому блюду (это уже осталось от мамы) и, кажется, слегка вздрогнула, как будто блюдо было наэлектризовано. Обернулась, увидела, что я смотрю на нее – и, улыбнувшись, направилась