Едва пришлось мне проплыть немного от Поти вверх по Риону, как я услышал возгласы пассажиров: «Что за прелесть! Да это наша Бразилия!».
Не знаю, какова настоящая американская Бразилия, а наша, пририонская, глядит действительно вызывающею на возглас поэтическою дичью. Направо – берег Гурии, налево – берег Мингрелии одинаково заросли густым-прегустым девственным лесом; полоса реки, шириною саженей в 200, сереет главной водной аллеей в гуще нескончаемой зелени, а зелень эта глядит перепутанной, скомканной из разнообразной листвы и разнокалиберных стволов чащей. Берега – низменные; корни прибрежных дерев постоянно моются в воде, а ветви наклоняются к самой поверхности реки. Справа и слева в Рион течет много притоков; все они пробиваются из такого же непроглядного леса; взглянешь в полоску их течения, и опять перед вами сереют боковые водные аллеи, в которых также купаются ветви прибрежных дерев и кустов. Глушь неприветливая, давящая сердце; простору совсем нет; в воздухе – душные испарения – не то туман, не то мелкий дождь; растительность точно глушит жизнь всего, что не дерево, не куст, не былинка… Но это только кажется так. А прислушайтесь в тишине вечера к животной жизни этих трущоб: сколько шелеста, шуму и крику! От возни древесного червяка, который, как часовой маятник, стучит в каждом дереве, от жужжанья бесчисленных мошек и комаров, от всплеска рыбы на поверхности речной до тысячегласного кваканья лягушек, до проницательного крика шакалов – сколько тут разнохарактерных голосов животной природы!
Чем выше, однако, от устья Риона, тем здешние леса все больше теряют вид никем не обитаемой трущобы. На странный среди этой дичи шум колес парохода, особенно же на свисток паровика, начинают выбегать на берег жильцы этих древесных чащ – люди и животные. Те и другие ведут себя совершенно одинаково: большею частию, выбежав из-за кустов, навостряют уши по направлению к изумившему их шуму, глядят долго, стоя, как вкопанные, и вдруг – быстрым поворотом назад скрываются в непроглядных кустах. Редкий смельчак из людей простоит на берегу и в ту минуту, когда мимо него скользит пароход, и если уже простоит, то нельзя не залюбоваться его свободной и грациозной позой. Что за красивое племя! Мужчина ли, женщина – одинаково проворные – бегут они на берег, как стройные гончие, вытягивают шеи вперед, точно нюхают воздух, – и вдруг остановятся, точно замрут в этой стремительной позе. Живая модель для художника! А одежи на них всего какая-нибудь цветная тряпка; на головах – одни вьющиеся черные кудри; ребятишки же выбегают и совсем нагие… Помню, в одном месте берега дала осмотреть себя целая семья этих пририонских дикарей. Кто сидел