Тайны самарской бани. Вацлав Воровский

ете? – спрашивает номерной.

      Переглянулись мы, Иван Иванович подмигивает:

      – А ну, говорит, кутнем! Жены все равно не узнают!

      Ну и кутнули.

      Только это предрасположили мы себя – как вдруг стук в дверь, переполох, беготня.

      Вскакиваем мы, как были, глядим, – а тут пристав, околоточные городовые, понятые!..

      Скандал.

      Составили протокол, записали нас, допросили номерных…

      Пошли мы с Иван Ивановичем, стоим на улице и не знаем, что делать?

      Идти домой – страшно: жены-то наши тае – с характером!

      Пошли в трактир. Посидели. Выпили чаю.

      Выходим на улицу – а уж весь город знает. Пальцами показывают. Стыдно!

      Эх, Челышев, Челышев! Осрамил ты нас на всю Расею. А мы-то тебя депутатом выбирали, думали в случае нужды еще нас покроешь. На вот – покрыл одним срамом.

      Картина 2-я

      Кабинет депутата Челышева. Сам депутат сидит, развалившись в кресле, и читает брошюру: «О борьбе с пьянством». Слуга приносит письмо.

      – Откуда это?

      – А должно от управителя нашего, потому как из Самары.

      – Почитаем.

      Вскрывает и читает.

      «Покорнейше доношу вам, Михаил Дмитриевич, что у нас тут одна неприятность пошла. Намеднись полиция, прознав, что у нас в банях идет продажа спиртного и отпуск девиц, нагрянула и, значит, первым делом протокол. Я уж так и этак: и знакомому околоточному подмигивал, и пристава на частный разговор отзывал – нет! Составили-таки. Особенно тут наши ребята подвели. Нонче народ, – одно слово, сволочь. Ванька номерной, тот, что все Сологуба[2] читает, все рассказал про пития: и сколько берем (значит, что не менее 25 коп. за полбутылки без посуды), и как отпускаем, и сколько это за девиц полагается, и про на чаи, и разное. А Федор-банщик из второго этажа, который все писателя Кузмина[3] в номере мыл, так и прочее выболтал. Это насчет того, как вы изволили жалованье им прекратить, да еще с них по 8 руб. в месяц взимать стали, чтобы, значит, на чаи, а с девиц себе зарабатывали. Другой бы за эти заработки ножки хозяину целовал, а этим прохвостам только бы даром хозяйский хлеб жрать, да забастовки устраивать. Все они, черти, и разболтали. Теперь не миновать штрафа. Я уже всюду бегал: и у адвоката был, и в сыскном долго беседовал, и даже к епископу Гермогену[4] ходил – предлагал всей баней в „Союз“ записаться. Не помогает. Слишком, говорят, разгласили. Не знают, как быть. Может, вы, Михайло Дмитриевич, выручите? Вам слово стоит министру сказать, или запрос там, и все наладится!»