– У меня нет выбора, братишка. Я не имею права… Я должен.
Палец на спусковом крючке побелел от напряжения, но Даниил все еще медлил. Мужчина в пальто, стоящий за спиной Малюты, негромко чертыхнулся.
– До-олжен кому? Я не-е понима-аю. И не-е лю-юблю шу-шуток, Да-аник… Ты…
Парнишка так и не успел закончить начатой фразы. Мужчина в пальто стального оттенка сделал крохотный шаг вперед, молниеносно выудил из кармана пистолет, приставил дуло к виску Малюты и выстрелил. Кровь, вперемешку с мозгами, брызнула на асфальт. Жертва рухнула рядом с передним колесом «Опеля».
– Какого черта?! – навел ствол на мужчину в пальто Даниил. – Я же сказал, что сам справлюсь. Сам! Я должен был сам!
– Я понимаю, – спокойно проговорил тот, словно и не заметил оружия в руках визави. – Но мне показалось, что мелодрама слишком затянулась. Могли появиться свидетели. Я лишь ускорил процесс, только и всего. Откройте багажник, Даниил. Нужно поскорее избавиться от тела. Вашего брата не должны найти ни при каких обстоятельствах. Даже мертвым.
Даниил не шевелился. Его оружие все еще было направлено на мужчину в пальто.
– Или стреляйте, или откройте багажник, – тяжело вздохнул тот. – Только примите решение быстро.
Пистолет опустился дулом вниз. Свободной рукой Даниил пошарил в кармане собственной куртки, достал ключи и бросил их мужчине в пальто, избегая касаться взглядом распластанного под ногами тела брата. Мужчина молча кивнул, собственноручно открыл багажник, вернулся и легко, как пушинку, взвалил тело Малюты себе на плечо. Даниил занял место за рулем «Опеля» и зажмурился. В голове все еще звенели слова брата: «Я не люблю шуток, Даник, ты же знаешь». Из состояния ступора его вывел стук по стеклу. Рядом с водительской дверцей стоял мужчина в пальто.
– Двигайтесь, – спокойно предложил он, я поведу.
Даниил машинально подчинился, даже не задумываясь о том, что делает, и переместился на пассажирское сиденье, а мужчина занял место водителя и произнес:
– Я понимаю ваши чувства. Честное слово, поверьте, Даниил, это не пустые слова. Мне самому довелось пережить нечто подобное. Еще в начале девяностых… – Он расстегнул сначала пальто, затем пиджак и за ним темно-синюю рубашку. Развернулся, демонстрируя Даниилу обнаженный торс, и ткнул указательным пальцем под сердце, в ту точку, где располагался характерный шрам от пулевого ранения. – Это не бандитская пуля. И не память о чеченской кампании. Это сделала девушка, которую я любил. И с которой прожил вместе более десяти лет… Случилось так, что она узнала обо мне кое-что. Нечто, что разрушило бы мою жизнь… Мою карьеру… И упрятало бы меня в тюрьму лет на двадцать, не меньше… Я должен был сделать то, что вы сегодня, Даниил, сделали. Избавиться от дорогого и любимого человека. Но я смалодушничал. Заколебался, дрогнул рукой и сердцем… А она нет… Думаю, она не хотела меня убивать… Она просто испугалась. Выхватила мой ствол и выстрелила в меня… Я чудом остался жив. Но этот шрам… Он как живое напоминание о том, что нельзя колебаться ни при каких условиях, даже если речь идет о близких.