– Ради Бога, не торопитесь, – сказала мама.
Мы медленно, с достоинством кивнули и продолжали сидеть, глядя в свои тарелки. Привет, «болтунишка», думали мы. Привет, кексик «толстячок».
Мы ничего не запихивали в рот целиком. Отрезáли по кусочку от пирожного, отламывали по кусочку от печенья и по отдельности клали в рот. Глотали не сразу, сначала жевали и ощупывали языком. Кончик языка чувствовал сладость меда, на кисловатое варенье отзывались краешки языка, горечь кусалась в глубине рта, и все обволакивал вкус миндаля. Глотая, мы блаженно откидывались на спинку стула. Такого с нами никогда еще не бывало.
– Такого с нами никогда не бывало, – сказали мы маме.
– Рада за вас, – сказала мама.
– С сегодняшнего дня мы всегда будем есть не спеша, – пообещали мы. – Честное слово!
– Рада за вас, – сказала мама. – Не спеша всегда вкуснее.
Мы не спеша доедали кексики и печенье на тарелках и в мисках и думали, что вечно будем держать данное маме слово. Вечером мы дольше обычного наслаждались вкусом черного хлеба. На следующее утро мы осознали, как, оказывается, вкусно есть на завтрак вареное яйцо.
Но вскоре мы поняли, что мама нас перехитрила.
– Как я рада, что вы теперь едите не спеша, – сказала мама перед обедом и поставила на стол две кастрюли, от которых шел пар.
На всякий случай мы поблагодарили маму за то, что она нас похвалила.
– Не беспокойся, мама, – сказали мы. – Есть не спеша нам совсем не трудно.
После чего попытались улыбнуться с куском сухой свиной печенки за зубами и кочанчиком брюссельской капусты под языком. Едва мама отвернулась, мы проглотили то и другое целиком.
Нигде, ничего
Однажды ночью мой брат залез в постель холодный. Холод застрял у него в пижаме, и дыхание тоже было уличное.
– Где ты был? – спросил я, когда он наконец улегся.
– Нигде, – сказал он.
– Значит, там холодно, – сказал я и поежился.
Он не ответил.
Я ждал, что он сейчас отдышится и что-нибудь скажет, но он ничего не сказал. Он улегся на бок и затих, будто его вообще не было. Он не чесался, не тер ступни руками, чтобы согреться, не сворачивался калачиком. Я долго лежал, пытался расслышать хоть какой-нибудь звук, все равно какой, но все было тихо. Все спали: соседская собака, сами соседи, все машины в округе, ветер. Даже деревья за окном не шелестели. Ни вздоха, ни шороха.
Я как раз собирался снова спросить у брата, где он был, когда на лестнице послышались шаги. Скрипнула ступенька, которая всегда скрипит. А потом скрипнула дверь. Я сел в постели и в темноте увидел, как другой мой брат, пригнувшись, точно вор, пробирается к своей кровати. Он шел не на ощупь, а совершенно уверенно, и быстро юркнул в постель.
Я не ошибся: мой второй брат тоже принес с собой холод.
– Где ты был? – спросил я, когда он улегся.
– Нигде, – сказал он.
– Нигде, –