Распахнулась дверь, в воеводскую избу ввалилась толпа прибывших стрельцов. Смахнули шапки с голов, закрестились на красный угол. Расселись по лавкам.
– Наслышан уже про наше горе! – с печальным лицом кивнул на Ивана Хрипунов. – Тяжкая потеря. Батюшке сказали?
– Завтра с утра панихиду отпоет! – за всех ответил Терентий Савин. – А пока велел всем поминать его и читать по Псалтырю.
– Эх, Поздеюшко, удалая головушка! Рученька моя правая! – слезно всхлипнул воевода. – Ну, да все мы – люди служилые. Все под Богом ходим! Государеву окладу нельзя быть впусте. Думайте, кого поставим сотником. Без крепкой власти нам никак нельзя.
Воевода помолчал, вздыхая и покачивая головой. Стряхнув с глаз печаль, заговорил о деле:
– А вызвал я вас с Кети не по прихоти. Как ни отписывался, как ни оправдывался малолюдством, и в эту зиму велено нам, енисейцам, возить рожь и соль в Красные Яры, Дубенскому. Ждали облегчения, что прикроет нас его острожек от киргизцев. А вон что вышло. Таскаем и таскаем их животы, когда на обыденные службы людей не хватает. А тут слухи: будто тунгусы с качинскими татарами грозят напасть на нас и разорить острог. Хотят наших ясачных остяков под себя взять.
Лед сковал реки и встала зима. Последние из торговых людей бросили в Маковском остроге свои барки и ушли на лыжах со скупленными соболями. С месяц на Кети было так тихо и спокойно, что казаки перестали выставлять караулы. Но перед Рождеством на льду реки показался большой отряд казаков.
Дед Матвейка, одиноко зимовавший в гостином дворе, первым встретил служилых, отдал им все винцо, которое они нашли в гостевой избе, приплелся в Маковский и велел запереть ворота.
– Разбойники, истинно разбойники, а не принять нельзя! – одышливо оправдывался и поглядывал на своих подначальных казаков разобиженными глазами. – Мудро сказано святыми апостолами: «От врагов как-нибудь убережемся, от своих помог бы Господь спастись!» – По-стариковски поворчал и выругался покрепче: – Наверстали в Томском всякое отребье!
– Сходи! – робко предложил Похабову. – Посмотри, что за люди. Атаман, говорят, тоже под Москвой воевал.
Иван молча нацепил саблю и отправился к гостиному двору, занятому пришлыми людьми. Пятеро оборванных молодцов встали на его пути, заслонив дверь. Свирепо буравили взглядами приближавшегося маковского служилого в добротном шубном кафтане, потом закричали, что приказный не дал им, умученным переходом, того, что должно по указу.
Разговаривать с ними Иван не стал, раздвинул караульных широкими плечами, вошел в избу. Она была битком набита людьми. Горел очаг. У огня грелись. Одни лежали на лавках, другие на полу. Под образком, в красном углу, сидели двое в кафтанах темно-зеленого сукна и казачьих шапках. Не только по одежде, но и по тому, как взглянули на вошедшего, Иван высмотрел подлинных казаков. Те тоже с любопытством уставились