Подземное. Александр Грин

чалдонах. Рассказывал он очень интересно, с увлечением, и все смеялись, а у Ганса улыбался рот.

      II

      На улице было темно и тихо. Ганс провожал Валентина Осиповича домой. Они шли медленно; молодой человек сердито стучал тросточкой о деревянные тумбы, спутник его курил папиросу. Вечер был теплый и нежный, и в душу ползла легкая дремота очарования, мешая разговаривать и вызывая в голове неясные, сладкие воспоминания, полные неопределенной тоски о будущем. Юноша совсем размяк и молчал. Валентин Осипович изредка делал кое-какие замечания, касающиеся завтрашней сходки у Синего Брода, где еще раз должны были померяться силами две партии. Он негодовал и сердился.

      – Совершенно я не понимаю и не признаю этих дебатов… Смешные эти петушиные бои… Честное слово…

      – Нельзя, Валентин Осипович, – возразил наконец Ганс. – У нас всего восемь кружков, а у социал-демократов 30. И что всего замечательнее: у нас масса литературы крестьянской, рабочей – и все же как-то дело подвигается туговато… А они жарят без литературы, и у них кружки растут, как грибы.

      – Ничего удивительного… В рабочих говорит классовый инстинкт… Зато мы монополизировали крестьянство…

      – И потом – у эсдеков здесь есть типография, а у нас все еще процветает кустарничество…

      – Ну, это, знаете, не важно, по-моему… Можно и на гектографе[3] сделать хорошо…

      – Можно, да здешние уврие[4] – весьма балованный народ: подавай им непременно печатные, а гектограф, мимеограф и т. п. они и знать не хотят…

      – Очень скверно. Со временем можно будет наладить и типографию… А теперь надо устроить с провокатором. Вы как думаете?

      – О! Я сам не хочу здесь мараться… Просто передам в дружину, а там пусть как хотят… Ну, окажу, конечно, косвенное содействие.

      – Смотрите, будьте осторожнее. Вы – ценный человек для революции.