Тайна книги оберегалась более сотни лет, и он не имел права проболтаться сейчас. Только не теперь, когда он так близок к цели!
Последствия от инъекции обрушились на него, как удар молота. Профессор еще помнил безлюдную улицу в Западном квартале и автомобиль, похожий на старый «Вартбург». Но следующие несколько часов слились в один сплошной кошмар. Все, что было до укола, тоже, как ни странно, казалось туманным. Последним, что сохранилось в памяти профессора, были мюсли, которые он ел на завтрак и остатками которых его вырвало некоторое время назад.
– Может, еще над ним поработать? – спросил один из мордоворотов, которых Либерманн, как и короля, видел довольно расплывчато. – У меня есть еще в запасе несколько приемов. Это уж точно развяжет ему язык.
– Думаю, это бессмысленно. – Король спрятал телефон в складках плаща и посмотрел на профессора. – Этот человек упрям, как старый осел. К тому же насилие вызывает у меня отвращение. – Он вздохнул. – Как мне только что доложили, обыск в его номере тоже ничего не дал. Гавейн с Тристаном всё там переворошили. Если б я только знал…
Он замолчал и огляделся. Земля вокруг была укрыта листвой и бесчисленными клочьями бумаги. Среди них, как сломанная кукла, лежал, скорчившись, связанный профессор Либерманн. Испачканный грязью обрывок бумаги щекотал ему нос. Буквы расплывались перед глазами. Лишь с некоторым запозданием какие-то из них стали обретать смысл. Похоже, это была строфа из стихотворения.
Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул…[1]
Несмотря на свое положение, профессор усмехнулся. Он всегда тяготел к романтизму, и «Лесной царь» был его любимым стихотворением. Ни одна баллада не символизировала тягу к смерти и слияние с природой так, как эти строки. Теперь Пауль Либерманн сам оказался лицом к лицу с лесным царем.
Дитя, оглянися, младенец, ко мне…
– Mon Dieu![2]
Король шаркнул ногой по сырой земле, взметнув листву и клочки бумаги. Белый плащ заколыхался на холодном октябрьском ветру. Его Величество походил на огромного жирного лебедя.
– Где же эта чертова книга? – прошипел он. – Мы почти заполучили ее, а что в итоге? Ничего, кроме чертовых стихов! – Он укусил кулак и попытался успокоить дыхание. – Но мне не следовало рвать книгу. Если и есть что-то постоянное в этом мире, так это искусство. Лишь над искусством время не имеет власти! Почему вы не остановили меня?
Последние слова были адресованы двум головорезам. Оба неуверенно уставились на свои перепачканные в крови кулаки.
– Все… все произошло так быстро, Ваше Величество, – пробормотал один из них. – Вы держали книгу в руках и…
– Ай,