– Они не похожи на него. – Риордан медленно прошел вперед, остановившись рядом с Би. – И я мог бы долго объяснять тебе, что в них особенного, но гораздо проще будет, если ты сама спросишь у них. С утра, когда кто-нибудь проснется.
Би взглянула на Мириам, которая стояла рядом с Арго, закрыв глаза.
– Ты увидела что-то?
– Здесь красивые огни. – Мириам повела плечами. – Я вижу обиду, но не вижу злости, и все такое яркое. Им снятся сны, и некоторым, похоже, одинаковые. Это люди, но не совсем такие, как мы привыкли. Не такие, как в Хоксе.
– Другие?
– Не испуганные, не голодные. Смелые, и открытые, как будто… как если бы на это селение действительно никогда не нападали. Как будто они выросли в другом мире.
– Я спрошу их об этом… утром. – Жестко сказала Би, и смех Вероники, легкий, как шелест ночного ветра, стал ей ответом.
– Что смешного? – Удивилась Мириам.
– Ее страх. – Голос Вероники звучал справа, из воздуха, и Би повернула голову, словно собираясь возразить, но ничего не сказала. – Она боится этого места, потому что твои слова задели ее мечту. Мир и покой, которых не может быть. Ради которых она готова умереть на воротах этого места, даже если ее никогда не пустят внутрь.
– Хочешь меня разозлить? – Тихо спросила Би.
– Нет, просто… я тоже его боюсь.
Интермедия III.
Пахло клубникой.
Он ел клубнику только однажды. Красная мякоть, прячущаяся под зелеными листьями, белые пластины вместо неба, и вода, капельками оседающая на щеках. Жаркий туман. Теплица – так зовется это место, а красное, со сладким и кислым запахом, она называет клубникой.
– Ричард. – Говорит мама. – Не копайся в земле.
Земля – это черный песок, который пахнет водой. Все здесь пахнет водой, так, что трудно дышать. Воздух забивается в нос, и в рот, воздух с запахом клубники, плотный и теплый, как вода. Он делает полный вдох, и захлебывается, пытаясь кричать.
– Ричард!
– Мама!
Что-то надулось и лопнуло на губах, как молочная пленка. Он барахтался и тонул в молоке, ударяясь о гладкие стенки. Неужели кто-то бросил его в баллон с молоком, пока он спал? Белое заливало глаза, пузыри лопались на губах, и пахло клубникой, все сильнее. Он кричал, просил выпустить, а стенки были твердыми, и отзывались на удары как дерево – будто у бочонка.
А потом молока сразу стало меньше. Он открыл глаза, и свет, слишком яркий, ярче дневного, брызнул ему в глаза.
Белая пленка снова вздулась и лопнула на губах. Он смотрел в мутное окошко – в ту самую стенку, которую так и не смог поцарапать, прозрачную, залитую белой жижей, пахнущей, как клубника. За окошком шевелился кто-то огромный – нет, огромным была его тень, а на окошко легла его ладонь… маленькая ладошка. Рок понял это, потому что она была