Затем «ярчайший образец графомании» понизится до степени «он всё-таки смахивает на графоманию».
Далее критика начнёт подставлять мерки и ставить метки. Например, такую: «пожалуй, это ближе к графомании, нежели к литературе».
Ещё лет через десять-двадцать: «однако, оно (дерьмо этакое) довольно маргинально = оригинально выглядит».
Через следующий десяток: «Ё-моё, да это же новое слово в литературе» и «Какие же мы все олухи». И ещё: «это такой своеобразный шедевр»: «наивный, но честный»; или так: «многословный, но такой этнически русский»; или: «не по правилам, зато по своим правилам». И расшифровка: «да, нудноват, но, бляхмух, и „война с миром“ нудноваты, дык держатся чегой-то в топе 100, и даже – у некоторых знатоков мировой литературы – в топе 50».
А, под занавес (а графомано-писатель давным-давно уж почил в бозе): «Это для медленного чтения… В веках».
Это круто:
– Блинъ! Трахать моего Пегаса!
Я согласен с такой картой! Воздушные аплодисменты. Ангелы встают.
На Земле и под землёй ещё проще, не торжественно, по-бытовому, в гробу кто-то заворочался: «я же говорил». И все, словно с цепи сорвутся, закричат, зашепчут, в газетах и интернете пропишут: «он говорил, он говорил…»
В правоте семи абзацев, начиная со слов «Просто. О. Нём…» не сомневаюсь ни грамма.
К этому имеются все предпосылки. Объяснять не буду: ни к чему это всё.
Просто запомните эти – сейчас глупо звучащие – слова.
И вы вспомяните прозорливость неизвестного никому, провинциального графомана, «абсолютно не умеющего писать книжки».
И которому, как высказался один «доброжелатель» из Прозы.ру, «место с щёткой на тротуаре!»
Ну, да и ладно. Это проза о большой и настоящей жизни «обыкновенных архитекторов из глубинки» – представителей, пожалуй, самых обижаемых из всех благороднейших профессий в мире.
Это не какая-то интернет-ноосферная, значит болотная, часто мутная, никчемушная, словообразовательная, формалистская, тренировочная, полигонно-испытательная, часто именно графоманская «proza.ru» и мошковский «самиздат», ***. Место звёздочек заполнить имяреками сайтов, по собственному вкусу.
А к троллям и злопыхателям (последние отнюдь не звездаты, но звездануты зело) не привыкать.
***
Итак, были бы у меня биографы с библиографами, то они-то уж точно бы отметили, что в данной версии романа глава «Париж, Paris, Парыж» ещё входит в состав романа. Но уже в качестве шатающегося зуба. Который рано или поздно обязан был покинуть этот понарошку джентльменский и крепкий на вид, если не раскрывать рта шире, чем того требует